На том могло и кончиться, если бы официантка не метнула в Кочевника бутылку кетчупа.
— Чтоб ты сдох, мать твою! — взвизгнула она при броске, давая Кочевнику нужное время, чтобы уклониться и спасти собственный череп, но бутылка вылетела, разбив по дороге окно. И тогда Кочевник, у которого в голове вопил Джордж, умоляя прекратить, но которого схватил и не отпускал почти галлюцинаторный катарсис битвы, подобрал другой стул и запустил в официантку. Она присела, стул пролетел над головой и врезался в «Арго», нарисованный корабль в нарисованном море, оставив в стене пробоину величиной с тарелку, над самой ватерлинией.
И через две секунды после этого повар выскочил из кухни с пистолетом в руках. Морда у повара была красная, он наставил пистолет на Кочевника, палец на спуске, и заревел:
— Пристрелю, сволочь! Я тебя…
Пистолет выстрелил.
Кочевник только успел вздрогнуть, когда пуля просвистела мимо левого уха и вслед за бутылкой кетчупа вылетела на улицу. Повар смотрел на пистолет с ужасом, как на плюющуюся кобру. Кочевник пошатнулся в сторону, уперся в стену кабинки, в которой раньше сидел, и увидел, что повар опять наводит на него пистолет.
— Ни с места! — крикнул повар, но тут чашка кофе, брошенная Кочевником, взлетела в воздух, повар вскинул руку, чтобы закрыться, и пистолет выстрелил снова — то ли случайно, то ли намеренно.
Пуля пробила круглую дырочку в красном виниле кабины. Кочевник увидел, как ствол ищет его. В отчаянии или в безумии он схватил со стола еще что-то, метнул, и кусок целебного кварца ударил повара в ключицу, заставил отшатнуться и упасть спиной на раненый корабль.
Кочевник бросился вперед, на повара, опустив голову и ссутулив плечи для столкновения. Он сам был собственной пулей.
Но не успел добраться до цели, как официантка с пола ухватила его за ноги, он споткнулся, однако инерция была такова, что повар не успел поднять пистолет, и Кочевник влетел в него с такой силой, что они чуть не провалились через «Арго» в Древнюю Грецию или хотя бы в кухню. Схватка пошла лицом к лицу, повар пытался наставить пистолет на противника, Кочевник пытался прижать его руку. И тут Кочевник ударил его головой, и повар разжал пальцы — пистолет оказался у Кочевника.
— Беги! — крикнул повар и — истинно храбрая душа — попытался оттолкнуть Кочевника, чтобы официантка успела выбраться. Она бросилась бежать, тогда повар выпустил футболку Кочевника и тоже пустился наутек.
Кочевник оказался в «Аргонавте» один, с тремя кровавыми полосками на лице и с пистолетом в руке.
Слышались приближающиеся сирены.
Огонь в душе Кочевника угасал, но угли еще тлели. Положив пистолет на стол, он прислушался к сиренам. Тоже музыка своего рода. Ариэль как-то могла бы эту ситуацию использовать. Записать так, чтобы ты почувствовал досаду, и боль, и грусть, как будто сам ее проживаешь. Потому что, если честно и откровенно, она умеет писать песни куда лучше Кочевника.
На улице за разбитым окном замигали красные и синие огни. Сколько машин там точно, непонятно, но похоже было, будто у копов тут съезд. Кто-то там орал — кажется, это был голос той стервы-официантки, набравший столько децибел, что перепонки рвались.
Он очень, очень плохо себя вел.
— Бог ты мой, — сказал он, хотя не верил в Бога, но к кому еще взывать, когда дерьмо хлынуло на вентилятор?
С улицы заговорил ревун:
— Эй там, в здании! Бросайте оружие в окно, руки на голову и выходите на улицу! Обойдемся без жертв.
Кочевник уставился на поврежденную стену, на разбитую фреску, и тень его танцевала в мире красных и синих вертящихся огней. Бедняга облажавшийся Язон, подумал он. Стоит себе у мачты, направляет корабль, ни разу в жизни с места не сдвинувшийся. Верит, будто куда-то плывет на самом деле, приближается к Золотому руну.
По-хорошему надо бы пристрелить этого Язона с аргонавтами, чтобы не мучились.
Громкоговоритель повторил свое обращение, но на этот раз последнюю фразу не сказал.
Кочевник схватил ближайший стул и стал сбивать фреску, разрушая стену. Когда стул развалился на части, он взял другой и продолжал пробивать дыры в идиотской мечте Язона. Второй стул сломался, Кочевник взял третий, и это была тяжелая работа, очень тяжелая, но он был настроен закончить начатое, он не из тех, что сбегают от трудностей, никогда сын Дина и Мишель Чарльз не сделал бы такого, и он еще работал изо всех сил, когда в окно влетели две гранаты в форме торпед, и он даже не повернулся, ему плевать было, потому что он был занят освобождением Язона, и газ закрутился вокруг него лиловыми змеями, и кожу начало жечь, глаза невольно закрылись, потому что их захлестнуло жидким огнем, и он продолжал качаться в темноте, потому что только это умел делать.
Он стоял на коленях среди разбитых стульев, когда они вошли, вошли как из другого мира. Как идиотское соединение людей-лягушек с борцами в масках из комикса «Из неведомых стран».
Ему завели руки за спину, защелкнули белые пластмассовые путы на запястьях и лодыжках и потащили прочь, словно вчерашний мусор.
Часть четвертая
«Стоун-Черч»
Глава четырнадцатая
Не так уж плохо было. В мотелях бывали условия похуже даже за деньги. Но этот ярко-оранжевый костюм — это уже смешно. Эта хрень сама по себе светится и еще пульсирует под веками, когда закрываешь глаза. И крупными черными буквами слово «ТЮРЬМА» тоже не прикольно.
Но в сложившейся ситуации на Кочевника тюрьма графства Пима произвела благоприятное впечатление. Чистая, хорошо содержится и скорее похожа на ночлежку — с очень суровыми правилами — для бездомных. Камеры-клоповники в современную эру физической изоляции не выжили: сейчас камеры — это ячейки с передней стенкой из небьющегося стекла. В каждой камере восемь заключенных, и восемь камер составляют так называемый модуль, у каждого модуля — свое дневное помещение. Всюду хорошее радостное освещение, кондиционер поддерживает прохладу. Разрешены книги, журналы и телевизор. Он и самого себя видел на экране телевизора, даже несколько раз. Стал здесь настоящей знаменитостью.
Было около десяти часов утра вторника. Кочевник находился в тюрьме уже пятьдесят четыре часа, но кого это интересует? Ему было все равно, что он дошел до конца этой конкретной дороги. Во всей этой истории он так держал язык за зубами и так плевать хотел на все, что судья решил погонять его по психиатрическим экспертизам. Кочевник только пожал плечами.
— Да делай что хочешь, — сказал он этому Вашачесть. — И хрен с ним со всем.
Из чего ничего не вышло хорошего. Пока что он здесь застрял, поскольку Вашачесть отложил решение о залоге до тех пор, пока снимется вопрос насчет психа и сколько-то там высоколобых не подадут триста тридцать три заключения насчет умственного состояния Кочевника. Но сейчас ему все равно никуда не надо, «The Five» больше нет, все кончено, так чего тут не поошиваться?