Клинки Керитона. Дорога на Эрфилар - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Голышков cтр.№ 46

— А комендант как на тебя смотрит?

— Да ничего так. Говорит: «Живи, Фэнчик, чего с тебя взять, не озоруй только». Иногда, куры-утки, и сам медячком одарит.

— У меня есть для тебя работёнка.

— У вас, сиорий? Но я… — он выпростал из-под шкуры культю и замахал ею. — У меня, не считая ног, всего три пальца.

— Это не имеет значения, главное, что у тебя два глаза. Они-то целы, надеюсь?

— Да я вообще аки ястреб степной… зоркий, куры-утки…

— Понял я, понял. Ну так что, возьмёшься за работу?

— А как же!

— Зоркий, говоришь, — Чарэс не сдержал улыбки, он бросил в кружку ещё монету. На этот раз монета была серебряная.

Глаза Фэнчика алчно вспыхнули.

— И правда зоркий.

— Что надо делать?

— Задание несложное. Всего-то и делов, что сидеть здесь и наблюдать за входом в трактир. Помимо этого, я заплачу тебе по пять риили за день и ещё по пять за каждую ночь. Хватит?

— Да, сиорий, более чем! А за кем мне следить?

— За молодым сиуртом с пееро и его спутником, болезного вида юношей. Одеты они скромно, оба среднего роста; онталар плотный, можно даже сказать, что толстый, в балахоне, и при посохе; мальчишка, наоборот, худой, в беретке фетровой ходит и плаще, поверх кожаной куртки, на крючках. У онталара волосы и глаза чёрные, лицо широкое, нос приплюснут немного. Кожа как у жабы, ну ты знаешь. Пееро у него серенький такой в полоску, думаю, больше сиуртов здесь не найдёшь, так что пееро ты не попутаешь. Парнишке на вид лет пятнадцать, скорее больше, но из-за болезненного вида определить трудно. Волосы русые, хотя… скорее пепельные, до плеч — ни хвоста, ни косы, ничего. Смазливый такой, понимаешь, о чём я? Бабам, короче, когда вырастет, будет нравиться.

— Тиу, мож, какие или ещё что есть?

— На кой ляд тебе тиу? Тебе что этого мало? Да по моему описанию их слепой на ощупь опознает.

— Похоже, я знаю, про кого вы, — образумился пристыженный Фэнчик и на проступивший в облаках Лайс поглядел щурясь, противно так — по-крысиному.

— Тише ты, не ори! — Чарэс почесал медяком изуродованную огнём левую щёку.

— Здесь они, — сглотнул нищий, — онталар раза по три на день к Феарку бегает. А синюшный, второй значит, который день внутри сидит безвылазно.

— Это я уже знаю, но начало хорошее, — монетка звякнула о дно кружки, — продолжай в том же духе. Когда кто-то из них выйдет из трактира, тебе надо будет подать условный знак. Мои окна как раз над входом. Если же меня по какой-либо причине не будет на месте, оставишь записку на имя сиория Чарэса Томмара. Видишь, сколько народу подвалило, а ещё вчера караван со стороны Ойхорота пришёл, я один за всем не услежу. Надеюсь, ты будешь достаточно осторожен, и онталар с мальчишкой не заметят повышенного к себе интереса.

— Всё будет исполнено в лучшем виде, сиорий Чарэс. Не сомневайтесь. Я — ваш человек, — губы калеки расползлись в улыбке, на этот раз ясной — хоть картину с него малюй. — А какой знак мне подать, если что?

— Ты петь умеешь? Или свистеть затейливо?

— Свистеть нет — зубов мало, шипеть могу, — он беззубо осклабился. — А вот спеть — запросто, — и, не дождавшись одобрения, загорлапанил:

— Да тише ты! — остановил его Чарэс. «Послали Боги помощничка. Понятно теперь, отчего у тебя зубов мало, певун». — Верю, хорошая песня, её и ори, если что.

— Ага, песня хорошая — жалостливая. Там дальше вообще угарно будет, — он осёкся, увидев вспыхнувшие в глазах Чарэса огоньки недовольства. — Если сиорию не понравилось, я ещё одну знаю, та вообще страдальческая, про любовь безответную, — попытался реабилитироваться он. — Грустная, аж нутро выворачивает. Бабы — так те рыдают и на всё готовые делаются. Я её всегда вою, как выпью, или если с бабой, куры-утки, того-этого приспичит.

— Не надо страдальческой, — обрубил Чарэс похотливого травника, — и того-этого нам не надо. Лучше про кобылу вой.

— Как скажете, сиорий Чарэс.

— Ты мне вот что скажи, Фэнчик. Где тут у вас Веровик? Как не искал, ни одного не увидел.

— В Узуне Веровиков и не было никогда. Зачем, когда тут совсем рядом два — старые, намоленные. Один лигах в трёх, это если через Западную стрелку на Триимви поедете. Второй ближе, на восточном тракте. Лиги две не больше, но этот не у самой дороги, а свернуть надо на Химины, деревенька такая. Указатель есть.

«Ага, — задумался Чарэс, — три лиги не десять, но уезжать на восток, тогда как мои подопечные так и норовят улепётнуть на запад, как-то неправильно. Нет уж, лучше я по западной дороге поеду, тем паче, что Веровик, как выходит, стоит у самого тракта. И всё это время дорога будет у меня под наблюдением».

Дело, собственно, было в том, что Чарэс Томмар, он же Ляма, он же Рэмо ра'Вим из Ксалады, изволил родиться в этот осенний денёк. А его многострадальная мать, не вытянув, умерла при родах, оставив дитятку круглым сиротой, и он, как бы ни был занят, каждый год в этот день приходил к Веровику и молился за спасение её грешной души.

— Может, проводить? А то, куры-утки, заблукаете ещё. Цоррб злющий у нас по округе бродит.

— Сам найду. А про цоррба ты сейчас серьёзно сказал?

— А то! Говорят это тот самый цоррб, в котором дух самого Алу'Вера живёт.

— Кто говорит-то?

— Хабуа.

— Ты и Хабуа знаешь?

— А кто его здесь, куры-утки, не знает.

— Ясно. Буду иметь в виду. А ты, зубастый, не скучай. До вечера меня не будет, так что не горлопань без причины. Если тихо всё будет, навещу, как приеду, деньжат подкину.

— Понял, сиорий. Всё сделаю, — довольно закивал Фэнчик, помахивая в след Чарэсу куцей ладонью.

* * *

Он встретил их на развилке, у древнего, почти уже набок завалившегося деревянного указателя. Одна из дорог — на Гевер — забирала правее и пропадала из вида за языком леса. Другая — та, что вела в Триимви, — падала вниз, извиваясь змеёй среди скал. Третья — Северный тракт, ведший к Узуну и дальше, — осталась у Чарэса за спиной.

Сначала он увидел лишь одного, сидевшего на широкобёдром вороном жеребце. Чарэс инстинктивно натянул поводья. Чалая фыркнула. Незнакомец повернулся и заметил его, ладонь в кожаной со стальными вставками перчатке опустилась на навершие рукояти меча.

На нём был белый плащ с бардовым кантом, что не оставляло сомнений в его принадлежности к жрецам Ткавела. Лицо, казалось, отсутствовало, и виной тому был не глубокий капюшон — оно сплошь было покрыто чёрными и бардовыми крест-накрест повязками; видны были лишь полоска рта и песочно-жёлтые проблёскивавшие точки глаз.