Бабка Поля Московская - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Матвеева cтр.№ 50

Семен погладил кота, пощекотал по щечкам, сказал ему: – «Ну, ну! Хороший!»

Тут в коридоре послышались голоса – это от Должанских расходились спать по своим комнатам соседи. Кот быстро спрыгнул на пол и убежал куда-то в коридор.

На кухню, в свою каморку без окна, возвращались сразу трое – Настя и две ее взрослых, на пять и три года старше Веры, дочери: Ольга – Лёля по-домашнему, и младшая Томочка.

Так как свет на кухне был погашен, они не заметили стоявшего в уголке возле плиты Семена и не обратили внимания на дым от его выкуренной папиросы, потому что девушки сами незадолго до этого выходили перекурить.

Пьяненькая и тихо плачущая Настя все бормотала одно и то же:

– «А что? Неправда, что ль?! Ну что такого я ей сказала? А?» – и потом стонала, «музыкально» скрипя старыми кроватными пружинами.

Видимо, раздевали ее дочери, потому что она ойкнула:

– «Да тихо же вы, криворукие, прямо все волосы повыдирали – гребенка же у меня в пучке!»

И потом снова принималась за свое:

– «А что, неправда что ль? Я сроду не врала никому, все в лицо говорила!!»

– «Ой, мам, да замолчи же ты, наконец, надоела!» – в два голоса повторяли дочки.

– «И кто тебя вот за язык тянул, все это за столом при всех ей вываливать на башку? Про Семена что-то наплела! А особенно – про Николая! Ты что же, при них с Машкой в ногах кровати стояла и свечку держала, когда они спать ложились? Зачем ты все это матери-то его выложила?» – ворчала молодым баском старшая Лёлька.

Ей вторил нежный голосок младшей Томочки:

– «Вот мам, представь, если бы вот тебе про нас кто-нибудь такое сказал, что мы с кем-то давно уже спим!?»

Тут скрип пружин достиг невероятной громкости – мать, очевидно, попыталась резко вскочить с кровати, но зазвенела особо жалобно одна какая-то пружина, и Настя внятно произнести успела только:

– «А то вы не спите! Убью!!!» – вдруг задохнулась, и тут что-то громко полилось на пол с отвратительным и легко узнаваемым омерзительным плеском кусками, – и потянуло через открытую кухонную форточку на Семена, давно докурившего и застывшего на месте, чтобы улучить момент и проскользнуть мимо их двери из кухни в комнату Поли, тухлой кислятиной.

Сразу же из их каморки выскочила в одной ночной рубашке Леля с пустым тазом в руках, подбежала к раковине, поставила внутрь этот таз, потом быстро на всю катушку открыла водопроводный кран – и отскочила, завизжав от ужаса, только что заметив темную огромную шевелящуюся тень рядом, в углу.

Таз, успевший уже наполниться почти до краев ледяной водой, опрокинулся с ребра раковины на кафельный пол кухни и облил фонтаном с ног до головы и Лельку, и Семёна…

В этот самый миг из Настасьиной двери вылетела с ведром, веником и совком в руках Тамара – остановилась посреди кухни с вонючим ведром и тоже заорала, как резанная.

В кухне вспыхнул свет, и на пороге молча столпились все почти соседи.

Вдруг, в наступившей внезапно тишине, в которой только кран с водой бушевал, как и прежде, из Настькиной конуры донеслось громкое, звериное какое-то рычанье, явно уже нижними регистрами утробы, – и ее, даже спокойный какой-то, голос:

– «Всех убью, с-суки!» – а затем уже раздался ее мерный и мощный, просто мужицко-дворницкий, храп.

И все собравшиеся в кухонных дверях переглянулись и почему-то на цыпочках, стараясь не шуметь, разошлись по домам.

Семен, мокрый, как мышь, завернул, наконец, бешеный кран.

Оглядел себя и понял, что всю одежду надо снимать и выжимать.

Тут же он взглянул на поднимавшую с пола таз мокрую Лелю, неожиданно огромные и круглые груди которой вывалились из глубокого выреза мокрой ночной рубашки, облепившей ее ладное и худенькое тельце до того, что видны были все косточки-позвонки на тонкой и гибкой спине.

Томочка уже убежала в торец длиннющего коридора – вылить ведро в туалет и зажечь газ в колонке в ванной для нагрева воды.

Семен, абсолютно неожиданно для самого себя, шагнул навстречу Леле, обхватил ее, дрожащую от холода, маленькую, как мокрый щенок, вдруг задрожал крупной дрожью и сам, поднял Ольгу на руки и быстро понес, круто повернув за угол кухни в коридор, в ванну.

В ванной комнате было удивительно тепло, потому что Тамара, все еще возясь с тряпками в раковине, уже наполняла облупившуюся до черноты огромную чугунную, когда-то покрытую белоснежной эмалью ванну горячей водой.

Семен как внес Лелю, так и опустил ее, прямо в мокрой ночной рубашке, в теплую воду.

Потом наклонился над ванной и стал медленно снимать с Лели пузырившуюся по поверхности воды эту ее грубую рубаху, не обращая будто бы внимания на Томочку, которая сбоку от него, невозмутимо довыжав в отмытое ведро чистую тряпку, расстелила ее на полу под дверью ванной, вылила воду из ведра в раковину, перевернула ведро вверх дном и поставила его в угол под общественную скамейку.

Боковым зрением, в настенном зеркале над раковиной справа от себя, Семен увидел, как Тамара развернулась, высунулась за дверь в коридор – видимо, решила молча уйти – но вдруг через мгновение в ванне погас свет, а Томочка вдвинулась спиной обратно в ванную комнату, освещаемую теперь лишь таинственным сине-фиолетовым и дрожащим пламенем из трубочек газовой горелки – и закрыла всех троих на щеколду изнутри…

* * *

Наутро Пелагея, отлично выспавшись, сладко потянулась – и в первые секунды сразу же после того, как открыла глаза, почувствовала, что в комнате она не одна.

Потом вспомнила, что это у нее ночует Семен, и то, что было вчера: свою радость от встречи с Семеном и от его щедрых подарков – и потом ярость и гнев от слов соседки Насти.

Да и выпила Поля вчера на радостях сильно более положенного…

Сразу же на душе стало омерзительно до тошноты.

Но надо было подниматься, идти ставить чайник и готовить завтрак для дорогого гостя.

Расчесывая, сидя в постели, круглым гребнем густую свою и очень длинную гриву – каштановую, без единой сединки, – ну разве что только на висках несколько серебряных волосинок – да и то было бы незаметно, если бы не зачесывала волосы назад, – заплетая толстую косу и укладывая ее в большой и плотный пучок, Пелагея механически доставала из-под подушки черные крупные шпильки и втыкала их вокруг макушки.

Непонятная какая-то истома разливалась по всему ее отдохнувшему пятидесятичетырехлетнему телу, еще крепкому и жилистому от худобы, вызванной тяжелой физической каждодневной работой и недоеданием.

Пелагее вдруг вспомнился ее чудесный и – батюшки, до чего же неприличный сегодняшний сон: снилось ей, что вот спит она не одна, а снова с мужем Степаном, да не с тем, кто наяву, в прошлой их семейной жизни, спал с ней, и правда, как кот деревенский: «сунул-вынул-и убёг»…