Он ворочался, одолеваемый тяжкими раздумьями, пока его не сморила усталость. Уже теряя ощущение реальности, он подумал: «Как бы эта Ельцова не накопала лишнего…»
* * *
Матвей показывал своим подопечным приемы русского боя – когда тренироваться в зале, если не зимой. Едва сойдет снег, они будут ездить за город, осваивать навыки выживания вдали от цивилизации.
– Повторите прием, – сказал он ребятам и присел на скамейку. – И помедленнее. Работайте в первую очередь головой, а потом уже руками и ногами. Каждое движение должно быть осмысленным.
В зале стоял запах дезинфицирующего средства и мужского пота. В открытое окно лился студеный воздух. На стенах висели плакаты по основам механики и анатомии человека. В самом верху – написанное тушью и взятое в рамку высказывание патриарха русского стиля Алексея Кадочникова: «Оружие – это жизнь. Работайте с жизнью».
– Двигайтесь хаотично! – крикнул Матвей со скамейки. – Так вы станете менее уязвимы для удара.
Из ума не шел разговор с пенсионеркой Синельниковой.
– Двигайтесь хаотично… – пробормотал он.
Хаос – вот что представляло собой семейство Ракитиных. Нелли убита… Профессор в больнице… Леонтий мечется между мачехой и женой… Эмма ревнует… Раиса погрузилась в прострацию… Каждый из них чего-то недоговаривает, хитрит. Каждый чего-то боится.
«Никодиму Петровичу уже значительно лучше, но он избегает встреч с кем-либо, кроме близких, – сообщила Астра. – Раиса попросила домработницу ночевать у нее, пока муж в клинике. Она боится оставаться в квартире одна. Как думаешь почему?»
«Из-за пасынка?»
«Вряд ли. Тот ночует дома, с супругой. Ему сейчас скандал ни к чему».
«Странные люди эти Ракитины».
«Люди вообще странные…»
«И мы с тобой?»
«Мы с тобой – тем более!»
«Ни муж с женой, ни брат с сестрой… – усмехнулся Матвей. – А кто? Мне иногда кажется, что ты живешь в зазеркалье!»
«Так и есть…»
«Мне чертовски нравится твоя жизнь! – признался он. – Я тоже хочу в четвертое измерение!»
«Тебе нельзя. Ты Брюс… Ты чего-то не осуществил и вернулся…»
«Я – Матвей Карелин!»
Она смеялась, совсем как ее двойник в зеркале. Или это двойник смеялся, как она? О, черт! Черт…
Его мысли сделали круг и вернулись к старухе Синельниковой. По ее словам, перед смертью у Глафиры начали пропадать вещи – то пудреница, то очки, то часики, то серьги…
«Хоть и простенькие, а Глаша их любила, – поведала пенсионерка. – Она их купила на первую зарплату, очень дорожила ими. Память о молодости».
Последним у Глафиры пропало обручальное кольцо. Это привело бедную женщину в отчаяние. Особенно мучительно было объясняться с мужем, оправдываться. Сняла, мол, кольцо перед уборкой, положила на полочку в ванной, а потом хватилась – нет кольца!
«Мои дети – не воры! – взъярился Ракитин. – Они не так воспитаны!»
«Что ты, что ты… – рыдала жена. – Я на них и не думаю. Наверное, сама незаметно смахнула, упало колечко на пол, закатилось…»
О своем горе Глаша рассказала подруге. С кем еще поделиться? Ее это пугало – не к добру, мол. Синельникова уверяла: вещи у мачехи таскали дети, больше некому. Так они мстили ей за то, что она заняла место их родной матери.
«От чего Глафира умерла? – напрямую спросила Астра. – Может, ей помогли?»
«Ой, не знаю! – всполошилась Синельникова. – Греха на душу брать не буду! Болела она… Каждый день на нервах, кто такое выдержит? Стресс – причина всех наших хворей. Сначала грипп подхватила, осложнение дал, потом инфекция в кровь попала, будь она неладна. Глаша труженица была неутомимая, чистюля. Муж ее на дачу повез отдыхать, на свежий воздух, а она не выдержала, принялась порядок наводить. Поранилась о какую-то железяку ржавую, занесла заразу… Организм у нее сильно ослабел, сопротивления никакого болезни не оказывал. Угасла Глаша в больнице в течение недели, что врачи ни делали, спасти не сумели. Устала она от такой собачьей жизни, вот что я вам скажу!»
«Вы ее навещали? Говорили с ней?»
«Если бы знать, что она в больницу попала! Мне никто не позвонил, не потрудился сказать, что с Глашей беда. О похоронах от Эммы узнала. Пойти не смогла: нога воспалилась, как назло, отекла, ничего не наденешь, кроме тапочка. Ну, она меня простит…»
«В какой больнице умерла ваша подруга?»
Синельникова назвала адрес.
«После, как отек спал, я ездила туда. Думаю, вдруг письмецо какое Глаша мне оставила? Врачиха одна сказала, что привезли ее в тяжелом состоянии, и в сознание она почти не приходила. Они замкнутые все, Ракитины, скрытные. Леонтий тогда уже с Эммой встречался, ухаживал, значит, за нею, а про Глашину болезнь молчал. Эмма бы мне непременно позвонила! Она баба простая, отзывчивая, грубоватая немного, зато шьет отлично. Я только у нее себе все заказывала: и платья, и юбки, и пальто. Что на такую тумбу купишь?»
«Это вы познакомили Леонтия с его будущей женой?»
«Я. Эмма мне понравилась. Обходительная, покладистая… Честно говоря, на Леонтия мне плевать. Глашу было жалко! Деточки выросли, а уходить из дому не торопились. Сидят и сидят сиднем. Глаша, как Золушка, спину на них гнула. А они над ней потешались! Но я Эмме все честно выложила про Леонтия и его сестрицу, как на духу. Чтобы она потом меня не винила. Свахе ведь и первая чарка, и первая палка».
«Эмму это не остановило?»
«После тридцати женщину трудно остановить… Она меня выслушала, подумала и решила все же повстречаться с Леонтием, приглядеться, что он за птица. Мужчины умеют нам, бабам, пыли в глаза напустить. Сама такая! Намучилась со своим, не приведи господь! Не надеялась я, что Леонтий на Эмме женится. Не той она породы, а у него гонору – хоть отбавляй. Но человек предполагает, а Бог располагает… Сошлись они, до сих пор живут. Чуднó!
«Что ж вы хорошей женщине… негодяя сосватали?»
«Если по справедливости, не такой уж он негодяй, – подумав, сказала Синельникова. – Это меня за Глашу обида гложет. Может, напрасно я Ракитиных осуждаю? Леонтий, по нынешним меркам, завидный жених: не пьет, не курит, бизнес наладил, квартиру купил, деньги зарабатывает… Эмма за ним ни в чем не нуждается. Сразу как он на свои хлеба ушел, тут и Нелли от отца переехала. Ей от фирмы жилье выделили, как ценному специалисту, в кредит, конечно, в счет будущей зарплаты. Только Глаша не успела этому порадоваться… – всхлипнула Клавдия Прокофьевна. – Ее уж не стало к тому времени…»
Из Ракитиных она расхваливала Эмму на все лады. Та-де не гнушалась неимущей пенсионеркой, приезжала к ней на дом снимать мерки, примерять вещи. Заодно и делилась новостями. До сих пор позванивает, справляется, как дела. Не загордилась, хотя могла бы.
«Сейчас я шить на заказ перестала, – вздыхала Синельникова. – Расценки сильно поднялись, ткани подорожали… Да и куда я хожу? От кровати до плиты и обратно. Жизнь пролетела, теперь мы с Глашей уж скоро встретимся… Чую, ждет она меня не дождется…»