– Яа нее быыыл в Грооомооовооой… Скажииии мамеее яаааа…
Он замер с раскрытым ртом, глядя прямо на девочку. Напрасно она ждала продолжения. Из его рта не вырывалось больше пара.
– Он мертв, – Шестипалый поднял Машу на руки, как малышку. – Слышишь? Мы поздно приехали.
– Нет, он говорит…
– Он умер, – рысарь пальцем повернул подбородок девочки, заглянул ей в глаза. – Всё.
– Всё… – При Маше еще никто никогда не умирал. Она снова оглянулась на ледяного рыцаря.
– Ты сказала ему, что искала его?
– Он был в Громовой груде, просил о помощи…
– Конечно, ты, как чистопородная венцесса, чувствуешь ответственность за своих рысарей. Но ты ошиблась. Его не было в Громовой груде.
– Нет, нет, ваше чистопородие, – встрял мужик. – Его везли с Медвежьего угла, у него мать из Еловска, он все время об этом говорил.
– Это не тот рысарь! – поняла девочка.
Незнакомый рысарь умер от проклятья ледяной кости прямо у нее на глазах, более того, почти у нее на руках. Всю Темную неделю, пока Маша веселилась на деревенских свадьбах, училась доить корову и топить печь, он лежал тут, в сенях, думал о своей матери… Лицо рысаря менялось на глазах, изморозь покрывала его кожу, словно водоросли, все гуще, с каждой секундой затягивая его полностью, пока он не превратился в глыбу льда.
– Его теперь похоронят? – спросила Маша.
– Да не хоронят таких вот, стынущих, – почесал в затылке мужик. – Кто быстро замерзает, с теми все понятно, а такие, что годами лежат – шут их знает, может, они там подо льдом живые. Авось найдут лекарство, разморозят. Надо в ледяные пещеры везти, у нас своя есть, неподалеку, туда со всей округи везут такие глыбы, но мне одному не справиться.
– Я дам людей, мы поможем, – Шестипалый отвлекся от Маши, и в этот момент она разрыдалась, вдруг ощутимо представив себе, как страшно и одиноко было ему в последние дни, и как невыносимо несправедливо было умереть именно тогда, когда пришел обоз, который мог увезти его к лекарю.
С плачущей Машей на руках Шестипалый вышел на улицу. У Машиных саней столпились рысари и возницы. Они что-то горячо обсуждали.
– Пришла, говорит, за тобой! Он тут и испустил дух.
– Ага, ага, как услышала про ледяного рысаря, закричала – где он? И прочь из саней.
– Проклята она, проклята. Не леденеет, потому что людей губит! Смерть за нами по пятам идет.
Шестипалый поставил Машу на землю. На щеках у него заиграли желваки.
– Что за бабья трепотня? – в ярости процедил он сквозь зубы. – Ты, ты и ты – поможете увезти замерзшего в пещеру. Остальные по местам! Отвезем беднягу, пообедаем и в путь! И кто до Теплого берега рот откроет, тот будет иметь дело со мной.
– Это они обо мне говорили? – испугалась Маша.
– Я обещал доставить тебя к тетке, так что ничего не бойся. После Темной недели нервы у всех сдают, – объяснил ей Шестипалый. – Мужичье. Тешатся старушечьими байками.
– Я должна вам кое-что сказать! Только отойдемте… от этих, – после услышанного Маша уже боялась даже посмотреть в сторону рысарей и возниц. Ей все казалось, что уж очень недобро на нее косятся. Они отошли за угол дома.
– За мной действительно катится колобок, замешенный на крови. Возница правду сказал. Колобок его едва не проглотил. Я сама видела, оттого и не спала всю ночь.
– И ты туда же? – с досадой сплюнул Шестипалый. – Венцесса Калина, у меня много дел. Завтра вы уже прибудете в замок, там пугайте свою тетю.
– Пожалуйста! – взмолилась Маша. – Я не прошу ничего делать. Занимайтесь своими делами, но иногда посматривайте на мои сани. Колобок набрал силу, он наверняка где-то неподалеку.
– Только не вздумай травить свои байки в присутствии обозных, они и так тебя невзлюбили, – предупредил Шестипалый. – Мне придется отныне присматривать за тобой. Ничего, нам бы день продержаться да ночь простоять. Завтра ты увидишь свою тетю.
Глава 23 Соляной барьер
Деревню удалось покинуть далеко не сразу. Умерший уже весь был покрыт коркой льда, его завернули в одеяла, и Маша не могла без слез смотреть на него. Сейчас она чувствовала себя очень злой. Она злилась на мужика за то, что больного держали в сенях, правда, в доме и в самом деле были маленькие дети. Она была зла на возницу, который все чаще прикладывался к фляжке и начинал рассказывать про Машу все более фантастические ужасы, вплоть до того, что она дралась с драконом и что у нее не ноги, а козлиные копыта. Она была зла на Шестипалого, который не верил ее рассказам о колобке. Но больше всего она злилась на саму себя. За колобка, само собой, ведь лекарь велел ей стряхнуть смесь трав в посудину и закопать, а она принялась играть с порошком. Но в первую очередь за ледяного рыцаря. Увлеклась жизнью венцессы… По правде говоря, она не очень-то старалась раскрыть тайну магического зова, думала, что у нее впереди куча времени. Что с того, что этот ледяной рысарь из Медвежьего угла оказался не тем, кого она должна была спасти? В чем между ними разница? Оба рысари, оба подхватили проклятье ледяной кости. Он умер, она ничего не смогла для него сделать. От этого девочку терзало чувство вины, и ее нисколько не утешало то, что она не лекарь из часовни при замке Морского ветра, а значит, бессильна была помочь ему.
На санях, запряженных тройкой лошадей, повезли замерзшего в ледяные пещеры. Маша услышала разговор сопровождающих.
– У меня семья в Еловске. Его зовут-то как? Я бы мать его нашел, меч передал, о сыне рассказал.
– Есть имя, есть, – ответил мужичок местный. – Мой старший уже на дощечке выжег, для родных. Сейчас достану, прочитаете, сам-то я неграмотный, а детишек мать научила… Там, в пещере-то, уже четверо таких, к одному невеста приезжала, пыталась сквозь лед поцеловать, да ее родители силком увели.
Маша забралась в сани и оттуда хмуро наблюдала, как мужчины – все, даже Шестипалый – сделали по глотку хлебной водки, потом принялись собираться. У Машиного возницы предательски покраснел нос, он дважды поскользнулся, пока лез на свое место. Девочка поняла, что к вечеру ему померещатся у нее не только копыта, но и рога.
Обоз тронулся в путь. Маша сидела, погруженная в свои мысли, машинально отмечая, что сугробы кончились, как и заснеженные ели, снег лежал, потемневший и мокрый, над дорогой нависали безлистные кривые ветви каких-то деревьев.
– Маша, а Маша, протяни ручку, поймай меня, – вкрадчиво донеслось сзади.
– Размечтался, – буркнула девочка и, привстав на санях, посмотрела назад. Колобок следовал за ней как ни в чем не бывало, но он изменился, и дело было даже не в том, что он ощутимо подрос. И не в том, что он выглядел сейчас как фантазия сумасшедшего дизайнера, – его прежде ровная поверхность была покрыта подошвами, как будто ему надоело катиться, и он решил идти по дороге. Самое страшное было в том, что прежнее его серо-зелено-коричневое «тельце» украшали теперь прожилки цвета спелой клюквы. Маша с омерзением поняла, что это кровь.