Она пересекла луг, но стена тумана не приблизилась. «Ты что, гулять сюда явилась?» – мысленно попрекнула себя Младина и стала вглядываться.
И тогда увидела впереди два камня в человеческий рост – один черный, другой белый. У подножия каждого из камней бил источник. Струи одного – синевато-дымчатого цвета – текли к ней навстречу, а второго – прочь, за стену тумана.
Теперь, когда она поймала взглядом свою цель, камни уже не убегали, а смирно ждали, пока она подойдет. По мере приближения она все яснее видела, что вовсе здесь не одна. Перед каждым из камней стояла женщина: одна в белых одеждах, другая в черных. В остальном они были очень похожи, и Младина, переводя взгляд с одной на другую, не могла поручиться, что их действительно две. Женщины были заняты делом: каждая держала в руках чашу, наклонялась, зачерпывала воды из своего источника, поднимала чашу… потом опять наклонялась.
И только подойдя шагов на десять, Младина разглядела, что на самом деле людей здесь гораздо больше. Бесчисленное множество! Из-за ее спины один за одним выходили мужчины и женщины, дети и старики. Каждый приближался к белой женщине, отпивал из чаши, которую она протягивала, и уходил в туман между камней. А навстречу им появлялись другие – тоже от дряхлых стариков до крошечных младенцев, но их Младина начинала видеть уже по эту сторону камней, после того как они приложатся к синей воде в чаше черной женщины.
Она постояла, глядя, как безостановочно идут навстречу друг другу эти два потока. Она в Нави, значит, из тумана приходят те, кто умирает и получает сюда доступ, выпив мертвой воды. А отсюда уходят те, кому суждено родиться, выпив живой воды; она видит их в том возрасте, какого им предречено достигнуть.
Какое-то время Младина разглядывала приходящих, но никого, к счастью, не узнала. Тогда она обратила взор на уходящих, однако быстро поняла, что и на них смотреть почти нет смысла. Даже если ей и приведется в жизни повстречать вот эту, например, рослую молодку, то узнать ее она сможет только лет через двадцать – ведь сейчас та выйдет в Явь новорожденной девочкой!
Вспомнив, зачем сюда пришла, Младина внимательно огляделась. Да вон он! Сокол сидел на вершине черного камня, и она торопливо подошла, подставляя ему локоть. Сокол сорвался с камня и сел ей на руку, крепко вцепившись острыми когтями в овчинный рукав кожуха.
– Ах ты мой хороший! – забормотала Младина. – Совсем ты измаялся, сейчас я тебе помогу.
И она принялась распутывать красный шерстяной шнур на лапах сокола. Он сидел спокойно, только дергал головой, озираясь круглыми золотистыми глазами. Шнур запутали довольно хитро, а действовать одной рукой было неудобно, и у Младины затекла левая рука, на которой сидела птица. Но вот наконец она справилась и кинула на траву измятый шнур. А потом подбросила сокола:
– Лети! Лети домой!
Сокол взвился в воздух, пролетел туда, обратно, потом умчался в сторону леса и пропал.
Младина проводила его глазами, потом подошла к камням ближе и снова стала наблюдать за входящими. Каждый из них отпивал глоток воды, потом омывал лицо синевато-дымчатой водой. И с каплями воды, падавшими назад в источник смерти, уходила в Навь душа, чтобы омыться и вернуться спустя какое-то время уже через второй источник. Младина проводила глазами убегавшие струи: где-то за гранью миров они сливаются, смешиваются, претворяются одна в другую, как жизнь и смерть.
– Подойди сюда! – вдруг позвал чей-то голос.
Она подняла глаза: светлая женщина обращалась к ней. На хозяйку источника было трудно смотреть; чем больше Младина вглядывалась в обычные, непримечательные черты лица, в котором при желании могла разобрать сходство с любой из своих знакомых женщин, тем сильнее они расплывались, утрачивая сходство уже с кем бы то ни было, и сама Доля начинала казаться облачком тумана.
– Смотри! – Она указала вниз, в светлый источник. – Здесь души живут, кому срок родиться. Приглядись, может, узнаешь кого?
Младина заглянула в воду. Кого она может узнать из тех, кто еще не родился? Как такое возможно?
Тем не менее она опустила глаза и стала всматриваться в игру прозрачных струй.
Сразу перед ней замелькали чьи-то лица: мужчины, женщины, дети. В них во всех мерещилось нечто знакомое, и она все вглядывалась, пытаясь их узнать. Или это все одни и те же люди, только в разных возрастах? Вот этот мальчик – тот же самый мужчина с русой бородой, только на тридцать лет моложе. Она присматривалась, все лучше различая их, и в конце концов поняла, что перед ней мелькают всего четыре человека: двое мужчин и две женщины. Или… может быть, есть еще двое, но они показывались ей только маленькими детьми, и она не была уверена, что это другие люди и что их действительно двое, а не трое или вовсе один.
– Кто это? – Наконец она подняла взор на белую женщину.
– Это твои дети! – усмехнулась Доля. – Если сумеешь их поймать.
– Поймать? – Младина в изумлении уставилась на нее.
Как их ловить? Ведром зачерпнуть, будто луну в луже?
Мимо вновь промчался сокол. Она безотчетно вскинула руку, но он не сел, а бросил что-то небольшое, округлое. На подмерзшую траву упала глиняная корчага, похожая на те, что лежали в избе третьей, самой древней старухи-медведицы, обвязанная по венчику тем самым шнуром. А сокол описал круг над головой Младины, взвился ввысь и исчез.
– Набери воды. – Светлая женщина кивнула на источник. – Ведогон его теперь свободен, но без сильной воды в тело не воротится.
– Спасибо.
Младина поклонилась и зачерпнула корчагой. При этом она постаралась вызвать в памяти мелькавшие лица – может, именно так ловят в источнике жизни будущих детей? Удалось ли ей это? Но совершенно точно, что эти дети не появятся на свет без Хортеслава. Потому ей и мерещилось в их лицах нечто знакомое: они походили на него. Особенно мужчины.
– Теперь иди! – Светлая женщина показала ей на тропку между камнями. – Там он, сокол твой.
Еще раз поклонившись, Младина прошла между источниками, стараясь держаться точно посередине.
На миг показалось, что камни сдвинулись, стиснули ее, так что прорываться вперед пришлось с усилием; невидимая тяжесть так сжала голову, что Младина хотела закричать от боли и страха, но она смогла выдавить лишь невнятный писк. Гибельный ужас пронзил все существо, возник порыв повернуть назад, но неодолимая сила выдавливала ее вперед – в неведомое, где метались переливы света и тьмы, раздавались крики. Ее обступили тени умирающих и рождающихся, в ушах вспыхнули тысячи звуков – хрип, свист трудного дыхания, вопли рожениц, стоны смертельно раненных, плач новорожденных младенцев… Но все заглушил плеск воды, а потом шум стих.
* * *
Втягивая воздух с чувством открытия, словно в первый раз, Младина огляделась. Она стояла на лугу, но теперь это был летний луг – зеленый, свежий, пестреющий крупными и яркими цветами. Бабочки порхали над ним так густо, что напоминали живые хлопья снега. Яркие лучи падали не сверху, а под углом, как на рассвете или закате. Она взглянула вперед: вдали виднелась полукруглая гора, а солнце сидело на ее вершине. Померещился над горой ствол исполинского дерева, уходящий в недоступную взгляду высь, но тут же исчез. Луч протянулся по лугу до самых ее ног, будто тропа. И она пошла по тропе, скинув полушубок и оставив на траве – слишком жарко.