— Ну тогда будем знакомы. — С некоторым апломбом очкастый протянул руку, украшенную недурным перстнем, значительно кивнул: — Алексей Фомич Трезоров. С меня причитается.
— Ладно, сочтемся. — Сарычев ухмыльнулся, сунул визитку телевизионщика в карман и, кивнув всем, вылез — до «девятки» дворами было совсем недалеко.
«Вот ведь как, набьешь подонкам морду — и на душе полегчает». — Чувствуя, что настроение улучшается, он оттер руки снегом, залез в машину и порулил в Стрельну. Пора было приниматься за очкастого знакомца Помазкова. Звали того Вячеслав Иванович Морозов и жил он, если верить чокнувшемуся генералу, на ближней периферии.
Когда Сарычев по свежевыпавшему снежку добрался до Стрельны, уже начало темнеть. По адресу Заозерная, 9, он увидел обшарпанный двухэтажный дом, построенный никак не меньше полувека назад.; Из трубы вился дымок, тускло светились занавешенные ситцем оконца, в сторонке кособоко маячил покосившийся сортир. И Сарычев засомневался — не похоже, чтобы господин Морозов был из тех, кто бегает по утренней нужде на улицу. Скорее всего здесь живут его родственники, а сам полковник изволит обретаться где-нибудь в более уютном месте.
Майор словно в воду глядел. Морозов, прибыв со службы, подъехал к дому, отпустил «волжанку» и скромненько так зашел во двор. Однако в родных пенатах не задержался, распахнул минут через десять полусгнившие ворота и выкатился на совершенно потрясном зеленом «ягуаре». Рулил он в сторону Петродворца. В районе Знаменки чекист ушел направо, проехал пару километров по отличному бетонному покрытию и, миновав шлагбаум, рядом с которым щелкали зубами два кавказских волкодава, загнал свое сокровище на стоянку. Потом забрал у сторожа пропуск, протопал ножками метров двести по очищенному до асфальта тротуару и через пару минут, набрав дверной код, уже всходил по лестнице трехэтажного каменного дома, построенного с претензией на нововикторианский стиль. С довольной ухмылочкой на очкастой роже…
— Недолго мучилась старушка в бандита опытных руках, — удивительно мерзким голосом, фальшиво, но с экспрессией пропел Александр Степанович. Затем развернулся и порулил в славный град Санкт-Петербург.
Там он заехал к Маше, выхлебал остатки борща, нахально подкинул хвостатых еще на денек медвежатнице и, одарив всех на радостях тортом «Чародейка», направился в квартиру отъехавшего за пределы родины Соломона Абрамовича Каца.
Разогревшись как следует, Александр Степанович Долго собирал по крохам остатки былой гибкости, сделал акцент на координацию и скорость, и в заключение, отрабатывая силу удара, чуть не изодрал в хлам своего стокилограммового кожаного любимца.
А потом, преисполнившись наглости, взял да и позвонил Трезорову…
— Молодец, что объявился, костолом, — обрадовался тот. — Раз обещали, ответим достойно. Давай дуй в гости. Приглашаю.
Майор не был гордым. Купил в ближайшем киоске литровую бутыль «Абсолюта» и поехал.
Наничье
Из дневника следователя
17.11. Купил Лене сапоги. Написано, Италия, но наверняка надрали. Сапоги за 40 баксов скорее всего делают на Малой Арнаутской. Всучили к производству новое дело — молодая, красивая баба без видимых причин замочила детей и мужа, а сама отравилась барбитуратами. Ужасы прямо, Хичкок.
20.11. Интересно, сколько получает генеральный? Хорошо ему говорить о законности и сплоченности в рядах родной прокуратуры, а где она, законность-то, если зарплату вот уже месяц как не дают? Видел сегодня Петьку Норкина, которого года два назад выперли за недоверие, — чуть «мерседесом» не переехал на перекрестке, сволочь. Обрадовался страшно, напоил кофе с коньяком, много смеялся и сказал, что я дурак, потому как принципиальный. Взял в производство новое дело — сразу ясно, «глухарь». Какой-то гад взорвал полкило тротила в автобусе. Детей жалко, в школу ехали. Говорят, можно сдавать кровь — там платят сразу. Надо бы подумать на досуге.
20.12. Наконец-то выдали зарплату за ноябрь. Вначале вроде обрадовался, а теперь — раздал долги, и опять в кармане хрен собачий. Скоро Новый год — ни подарков купить, ни жратвы, а кровь больше сдавать не пойду — потом голова кружится. И так с Ленкой три недели не общались, — понятное дело, годы. В центральном районе ЧП — без видимых причин застрелился замначальника РУВД, успев предварительно выпустить пару обойм в собравшихся на инструктаж сослуживцев. Будто в один миг у человека крыша съехала. Впрочем, от такой жизни скоро все озвереем.
30.12. Видимо, веселый Новый год будет! На «барашке»
[156]
сгорел Толя Ольшанский — купюры меченые, спецкраска на руках, надпись трогательная на пачке «взятка для Ольшанского». В общем, отыгрались менты по полной программе за то, что жучил их Толян своей принципиальностью. Радуются теперь, сволота. Согласен, брать на лапу грешно, так платите нормально — никто бы и мараться не стал. Мне тоже подарочек к Новому году всучили — опять мокруха. В ночном клубе мужик на танцполе дедушкиной шашкой помахал. Ну на хрена мне это звание почетное — «важняк»! Вы лучше зарплату дайте, а то в холодильнике, как на Северном полюсе, — ледяная пустыня.
03.01. К чертовой матери эту собачью работу! Абсолютно трезвый интеллигентный мужик уложил шестерых прохожих из охотничьего ружья. Вот всю жизнь учили — ищи мотив преступления, а если мотива нет? Чувство такое, что катимся в огромную выгребную яму, превращаемся в гнилое болото, кишащее гадами. Хорошо бы водки выпить — сразу много и залечь спать на всю зиму. Но денег, как всегда, нет…
Ленинград. Развитой социализм. Осень
«Присыпали» майкопских с размахом. Поначалу была неплохая мысль зарыть всех в братской могиле где-нибудь на Пискаревском кладбище, а сверху задвинуть памятник типа «Родины-матери». Однако, шевельнув рогами, решили районных помидоров не огорчать и просто основать аллею воровской славы на Южняке.
Как решили, так и сделали — прикинулись в черные «лепехи» и, пустив скупую блатняцкую слезу, закидали жмуров в деревянных макинтошах мерзлым грунтом. А потом всех сгоношили под видом поминок на сходняк — думу думать, как жить дальше. В проверенный фартовый праздник
[157]
«Фиалка».
Переливаясь всеми цветами радуги, сверкали ресторанные люстры, ярко освещая огромный, ломившийся от жратвы стол. За ним расположились печальные, сообразно обстоятельствам, мужи и дамы. Аспирант сидел поблизости от любителя шашлыков и на фоне могучей фигуры соседа смотрелся невыразительно и скромно. А тот, оказывается, был личностью уважаемой — с погонялом Штоф, большим авторитетом с репутацией громилы. Однако сейчас он тихо и задумчиво жевал салаты, в общую беседу не лез и на вопросы Титова отвечал не очень внятно.
За столами сидели люди очень разные. Высокий и жилистый справа от аспиранта имел кликуху Шура Невский, а также статус «сухаря» — неутвержденного на сходняке вора в законе. Он держал все баны, автовокзалы и аэропорт. Чуть левее сидел вальяжный толстячок метр с кепкой с прищуренными глазками, бриллиантовыми запонками и с потрясающей грудастой телкой. В кругах определенных он звался Фимой Шнобелем и, будучи по жизни «утюгом» — законным вором, заделавшим мокруху, — являлся одним из главных по блядской теме и наркотикам. Одно яйцо у него было левое, а другое — правое…