Прокаженный - читать онлайн книгу. Автор: Феликс Разумовский cтр.№ 34

— Ничего толком делать не умеешь, сука грязная! Уволю!

Пришлось звать на подмогу Люську-толстую, и вдвоем девушки с грехом пополам хозяйство президента все же таки раскочегарили. Только-только Василий Евгеньевич собрался взгромоздиться на распростертую на столе трехпрограммную секретутку, как за окном раздался мощный взрыв. Грохнуло не слабо, на стекле сразу же заиграли отсветы пламени. Вот ведь оказия-то… Все усилия подчиненных мгновенно пропали даром, и, твердо уверившись, что день сегодня для любви не задался, Гранитный их выпер, а сам, раздвинув жалюзи, припал к морозному стеклу. Внизу было чертовски интересно — какой-то лох обнял бетонный столб на такой скорости, что тачка от удара взорвалась. И сейчас горела ярким пламенем. Пропустить такое зрелище было никак невозможно даже человеку, не страдающему пироманией. Так что Василий Евгеньевич застегнул штаны и накинул пропитку.

— Судак, со мной, — приказал он гвардейцу-охраннику, закурил «Мор» и поспешил на кострище.

Однако полюбоваться не успел, пламени уже не было — сволочи-пожарные весь кайф обломали.

— Вот гниды, не сидится им. — Гранитный помрачнел, подтянулся поближе, и ему вдруг стало вообщ8е не до зрелищ — что-то уж больно подозрительно знакомыми были колесные диски на лайбе потерпевшего… Титановые, в форме еврейской шестиконечной звезды, такие стояли на «мерседесе» Стеклореза. М-да, странно, очень странно… Между тем пожарные свою работу закончили, изгадив все пеной, и стали дожидаться ментов. Гранитный смог подойти совсем близко. Глянул на закопченный задний номер, выругался про себя и отбросил все сомнения в том, что обгоревший труп в машине — Калинкин. Вот, сука, ешь твою сорок неловко через семь гробов, ну и денек!

А любопытствующей, мать ее за ногу, общественности тем временем вокруг собралось уже немерено, и обшмонать тачку в поисках калгана не было уже никакой возможности. «Непруха, голимая непруха». Горько сожалея, что дело наполовину прокололось, Василий Евгеньевич закурил, задумался и стал усиленно изыскивать пути отначивания невыплаченной части гонорара. Положа руку на сердце, сам погибший был ему абсолютно до фени.

Ленинград. Развитой социализм. Осень

Адвокатом у Титова был моложавый крепыш в хорошем югославском пиджаке с розовой, еще только намечавшейся лысиной, чего нельзя было сказать о солидном, колыхавшемся при ходьбе брюхе. Он уже заранее со всем смирился — коню понятно, с такого клиента ничего, кроме головной боли, не поимеешь, а прочитав обвинительное заключение, и вовсе загрустил, однако держался молодцом, утешал все: «Ничего, ничего, „сто четвертую" натянуть — тут делать нечего…» В голове у него была страшная мешанина из мыслей о седьмой модели «Жигулей», деньги за которые надо было отдать еще вчера, о стройной брюнетке Мане, у которой от него двойня, о каком-то там Остапе Абрамовиче, отбывающем намедни за кордон. Каких-либо идей относительно предстоящего процесса не наблюдалось вовсе, и аспиранту вдруг очень захотелось медленно вспороть своему защитничку брюхо и глянуть, что же там внутри? Но он ограничился лишь пристальным взглядом и репликой: — Пошел к черту.

День уже сделался коротким, и опали листья, когда аспиранта наконец погрузили в автозак и повезли на суд. По пути ему ни к селу ни к городу вдруг вспомнилась детсадовская баллада о козле, оказавшемся жертвой полового вопроса. Особенно хорош был финал: «…и вот идет народный суд, гандон на палочке несут…» Вспомнив неожиданно, какая была по жизни пробка эта Наталья Павловна, аспирант громко расхохотался — ну дала бы сразу, сука, может быть, и не врезала бы дубаря, и хипиша всего этого не было бы, может быть… Нет, что ни говори, а все зло в этом мире от женщин…

Зал, где намечалось судилище, был набит до отказа — сослуживцы, родственники, любопытствующая общественность, мать ее за ногу, прочая еще какая-то сволочь, словом, чувствовался живой человеческий интерес. Судья — средних лет, местами симпатичная еще баба — имела непутевую дочку, гастрит и зарплату в сто восемдесят рэ, а потому брала взятки, но по чину. Народная заседательница от природы пребывала в маразме и все происходящее воспринимала с трудом, а ее коллега хоть и был достойным и законопослушным мужем, но все время ерзал и заседал неспокойно. Чем-то совершенно неудобоваримым накормила его намедни родная фабричная рыгаловка, и пролетарию жутко хотелось по-большому. Но он мужественно терпел, крепился и лишь исподтишка пускал злого духа под украшенный союзным гербом судейский стол.

Гособвинительница — немолодая уже, белокурая девица, вот уже лет как пять отлавливавшая свое женское счастье, дойдя до материалов дела, вдруг покраснела, словно маков цвет, и аспирант почувствовал, что ей, болезной, тоже ох хочется отдаться с криком кому-нибудь на куче грязных тряпок. Понравилась ему только секретарь — милое, почти невинное создание, взиравшее на него с трепетом, как на живое чудище. Когда стали обсуждаться гнусные подробности, она сразу же вспотела и с девичьей непосредственностью сунула ручонку куда-то между колен…

Разбирались долго, выслушали всех, даже малохольный адвокат Титова сподобился пролепетать что-то типа: «Простите его, он больше не будет». Объявили перерыв. Судья с надрывом крикнула секретарше:

— Ксюша, форточки открой! — и с ненавистью глянула в сторону отравленного заседателя.

Скоро перерыв закончился. Выяснилось, что намотали Титову на полную катушку — приговорили к высшей мере, и довольная общественность одобрительно загалдела: так, мол, ему и надо, гаду!

— Руки! Стоять! — Конвойные заковали его и в темпе поволокли в черный воронок, пугая по пути граждан криками: «Принять к стене!» Когда начали спускаться по мраморной лестнице, Титов пошевелил руками за спиной и, ощутив, что кисти освободились, сделал три молниеносных движения. Рото-Абимо действительно дал ему силу тридцати медведей — даже не вскрикнув, два краснопогонника с расколотыми черепами уткнулись в лужи из собственных мозгов, у третьего был раздроблен позвоночник…

Без помех выбравшись на улицу, аспирант увидел автозак, из которого выгружали арестанта — осанистого, важного, южных кровей. Прикинув, что приятней ехать, чем канать пешком, Титов легко взмахнул рукой, и конвойные сразу же упали — один с разорванным горлом, другой с наполовину снесенным черепом. В следующее мгновение аспирант был уже в кабине и поворачивал в замке зажигания ключ, а нерастерявшийся сын гор вскочил на подножку и дико округлил заблестевшие глаза:

— Рви!

Однако Титов не спешил. Проехав немного вперед, он внимательно наблюдал в зеркало заднего вида. Как только открылись двери и люди в форме рванули к автозаку, он ухмыльнулся и дал задний ход. Раздались глухие удары, крики, а аспирант, размазав преследователей по стене, попер вперед, наплевав на все правила дорожного движения.

— На Сенную рули, — с акцентом скомандовал кавказец и, встретив насмешливо-презрительный взгляд, пояснил: — Хавира там не битая, на дно ляжем.

Титов хмыкнул, но возражать не стал, не до того было — позади замаячили проблесковые огни, раздался лай из громкоговорителя, и пара ментозавров в желто-поносном «жигуленке» попыталась остановить автозак. Ухмыляясь, аспирант прибавил газа и, вывернув руль влево, принялся выталкивать красноперых навстречу проходившему как раз кстати трамваю. Было видно, как узколобый мент судорожно крутит баранку, да только напрасно — раздался глухой удар, и преследователи отстали. На Садовой сын гор крикнул: «Стопори!», и Титов дал по тормозам. Нырнули в парадную, оказавшуюся проходной, прошли «сквозняками» [118] и, обогнув Сенную по большой дуге, проверились — нет ли кого на хвосте. Все было чисто. Миновав еще один, напоминавший формой и запахом прямую кишку, двор, они поднялись на второй этаж мрачного, когда-то доходного дома. Быстро глянув на обшарпанный почтовый ящик, кавказец ухмыльнулся: