Он чувствовал, что теряет сознание. Он смутно видел, что Грасиела шла к нему, и крикнул:
– Уходи!
Затем он увидел, как сестра занесла над его головой руку, и, когда рука стала опускаться, он заметил, что в ней был здоровенный камень. «Она убьет меня», – мелькнуло у него в голове.
Через мгновение этот камень, пролетев мимо него, с силой ударился в волчий череп. Испустив последний страшный вздох, зверь замер. Рикардо бессильно лежал на земле, пытаясь отдышаться. Грасиела опустилась возле него на колени.
– С тобой все в порядке? – спросила она дрожащим от волнения голосом. Он кивнул. Услышав позади себя какое-то поскуливание, он повернулся и увидел жавшихся в углу волчат. Какое-то время он лежал, собираясь с силами, затем с трудом поднялся.
Еще не опомнившись от потрясения, они, пошатываясь, вышли на чистый горный воздух. Рикардо стоял и глубоко дышал, набирая полные легкие воздуха, пока у него в голове не прояснилось. Физический и эмоциональный шок от соприкосновения со смертью сильно подействовал на них обоих.
– Давай уйдем от этого места подальше. Нас могут здесь искать.
Грасиела содрогнулась, вспомнив о том, в какой опасности они по-прежнему находились.
* * *
Около часа они шли по крутой горной тропинке, и, когда наконец добрались до маленького ручейка, Рикардо сказал:
– Остановимся здесь.
У них не было ни бинтов, ни лекарств, и они, как могли, промыли свои ссадины в чистой холодной ключевой воде. Рука Рикардо настолько онемела, что он едва мог ею пошевелить. К его удивлению, Грасиела предложила:
– Дай я помогу тебе.
Его еще больше удивила та нежность, с которой она все делала.
Затем Грасиелу неожиданно охватила сильная дрожь – последствие пережитого шока.
– Все хорошо, – успокаивал ее Рикардо. – Все позади.
Но она продолжала дрожать.
Обняв ее, он ласково говорил:
– Бояться больше нечего. Он мертв. Обнимая ее, он ощущал ее бедра, прикосновение ее нежных губ и чувствовал, как она прижимается к нему все теснее и шепчет что-то непонятное.
Ему казалось, что он знал Грасиелу всю жизнь. И вместе с тем он не знал о ней ничего. «Кроме того, что она – сотворенное Богом чудо», – думал он.
Грасиела тоже думала о Боге. «Благодарю Тебя, Господи, за эту радость. Как я Тебе благодарна за то, что Ты наконец дал мне почувствовать, что такое любовь».
Она испытывала чувства, которые трудно передать словами, чувства, выходившие за пределы ее воображения.
Рикардо смотрел на нее, и у него по-прежнему захватывал дух от ее красоты. «Теперь она моя, – думал он. – Она не вернется в монастырь. Мы поженимся, и у нас будут замечательные дети – крепкие мальчики».
– Я люблю тебя и ни за что не расстанусь с тобой, Грасиела.
– Рикардо…
– Любимая, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты выйдешь за меня замуж?
Даже не раздумывая, Грасиела ответила:
– Да. Конечно.
И она вновь была в его объятиях. «Это то, о чем я мечтала и считала несбыточным», – думала она.
– Мы немного поживем во Франции, – говорил Рикардо. – Там мы будем в безопасности. Скоро эта борьба закончится, и мы вернемся в Испанию.
Она была уверена, что поедет с этим человека куда угодно и захочет разделить с ним любую опасность.
Они говорили не переставая. Рикардо рассказал ей о том, как он впервые встретился с Хайме Миро, о своей расторгнутой помолвке и о недовольстве своего отца. Рикардо знал, что Грасиела расскажет о своем прошлом, но она молчала.
«Я не могу рассказать ему. Он возненавидит меня», – думала она, глядя на него.
– Обними меня, – попросила Грасиела.
* * *
Они уснули. Проснувшись на заре, они смотрели, как солнце, медленно поднимаясь над горным хребтом, окрашивает склоны гор теплым красным светом.
– Нам будет безопаснее сегодня переждать здесь. Мы отправимся в путь, когда стемнеет, – сказал Рикардо.
Они достали кое-какую еду из сумки, которую им дали цыгане, и, перекусив, стали строить планы на будущее.
– Испания – страна богатейших возможностей, – говорил Рикардо. – Или она будет такой, когда наступит мир. У меня десятки разных идей. У нас будет свое собственное дело. Мы купим прекрасный дом и будем воспитывать красивых сыновей.
– И прелестных дочерей.
– И прелестных дочерей, – улыбнулся он. – Я никогда не думал, что могу быть так счастлив. – Я тоже, Рикардо.
– Через два дня мы доберемся до Логроньо и встретимся с остальными, сказал Рикардо, взяв ее за руку. – Мы скажем им, что ты не вернешься в монастырь.
– Интересно, как они к этому отнесутся. – И она рассмеялась. -Впрочем, мне все равно. Господь понимает. Я люблю свою монастырскую жизнь, – тихо сказала она, – но…
Прильнув к нему, она поцеловала его.
– Мне еще нужно во многом разобраться, чтобы получше узнать тебя, сказал Рикардо.
– Я не понимаю, о чем ты? – с недоумением спросила она.
– Те годы, что ты провела в монастыре в отрыве от мира… Скажи мне, милая, тебе не жалко, что ты потеряла столько лет?
Как ей было объяснить ему?
– Рикардо, я ничего не потеряла. Неужели мне действительно есть о чем жалеть?
Он думал обо всем этом и не знал, с чего начать. Он понимал, что события, казавшиеся ему столь важными, ничего не значили для монахинь. Что могли значить для них войны, вроде арабо-израильского конфликта, берлинская стена, убийства политических лидеров, таких, как Джон Кеннеди и его брат Роберт Кеннеди, убийство Мартина Лютера Кинга – выдающегося негритянского лидера мирного движения за равноправие негров, голод, наводнения, землетрясения, забастовки и демонстрации протеста против жестокости по отношению к человеку?
В конце концов, насколько хоть что-то из этого могло бы повлиять на ее личную жизнь? Или на жизнь большинства людей на земле?
Наконец Рикардо сказал:
– С одной стороны, ты не много потеряла, но, с другой стороны, тебе есть о чем жалеть. Все эти годы происходило что-то значительное. Это жизнь. За то время, что ты провела в заточении, рождались и вырастали дети, женились возлюбленные, люди страдали, радовались, умирали, и мы все были частью этого, частью жизни.
– А ты думаешь, я не была? – спросила Грасиела.
И тут ее словно прорвало. Она рассказала ему все, прежде чем смогла остановиться.
– Когда-то и я была частью этой жизни, о которой ты говоришь, и это был сущий ад. Моя мать была шлюхой, и каждую ночь у меня появлялся новый «дядя». Когда мне было четырнадцать лет, я отдалась мужчине, потому что меня к нему влекло, и я ревновала свою мать к нему и к тому, чем они занимались. – Слова лились из нее непрерывным потоком. – Я бы тоже стала шлюхой, если бы оставалась частью той жизни, которую ты считаешь такой драгоценной. Нет, я не думаю, что я чего-то лишилась. Я приобрела. Я нашла настоящий мир, полный покоя и добра.