– Так и знала, что вы это спросите! Нет, не он.
– А кто?
– А я знаю?! – Удалова обиделась.
Старалась. Старалась, а он берет и все ее старания перечеркивает одним грубым чудовищным вопросом.
– Ладно, не дуйся. Мне кажется, что я знаю, кого Марго заполучила в соучастники этого гадкого дельца.
– Что, правда?!
Влада опешила и незаметно для себя надкусила сразу три куска пиццы, водилась за ней такая привычка. Могла, задумавшись, из вазы брать яблоки и надкусывать. Надкусит и положит обратно, берет следующее, надкусывает и снова кладет обратно. Родители искоренить это в ней пытались, не смогли. Сама над собой работала, бесполезно. Тот, за которым долго ходила тенью, тоже прилагал усилия, ничего не вышло. Теперь уж, наверное, и не получится ни у кого.
– Если этот Сергей утверждает, что Марго собиралась обыграть неосторожные слова Гавриловой против нее же, то тот аккуратный удар по ее голове может служить свидетельством, что она свою затею решила осуществить. Можно так предположить?
– Да, да! – быстро закивала Влада. – Еще как можно! Для чего тогда весь этот фарс? Она даже сознания не смогла бы потерять от такого удара. Так эксперты говорят, во всяком случае.
– Ага! Значит, она договорилась с кем-то, кого неплохо знала, чтобы тот ее осторожно приложил по головушке. Она бы распласталась в лифте вся в крови, и первый вошедший туда вызвал бы милицию. Что ей, собственно, и нужно было. – Орлов побарабанил пальцами по столу и снова потянулся к толстой пластиковой ножке фужера. – А чем ее нужно огреть, чтобы Гаврилова попала под подозрение?
– Ножкой от ее стула!
– Именно! – похвалил ее Орлов взглядом поверх края фужера.
– Но ножкой нужно было запастись заблаговременно. То есть проникнуть в комнату Гавриловой, выломать ножку, пристроить стул на место и… Но как же так, Геннадий Васильевич? Как в комнату попасть?
– Да элементарно, Влада. Комнату Маша запирала только тогда, когда на работу или в магазин уходила. А когда мылась, готовила, никогда не заморачивалась. Ключ из замочной скважины вечно торчал. Либо к ней проникли, когда она купалась. Либо слепок с ключа сделали, что от Марго запросто можно ожидать, и потом действовали уже без опаски. Ножку ведь от стула не так просто выломать. Тут сила нужна либо сноровка.
– Женщине не под силу, хотите сказать?
– А вот мужчине запросто, – и Орлов снова подумал о добрячке Саше. – Мужик выломал ножку от стула, воспользовавшись отсутствием хозяйки комнаты. Потом, сговорившись с Марго, приложил ее по голове в нужном месте в нужное время. Заметь, как все продумано: не в комнате, не в ванной, а именно в лифте нанести удар было решено. Там, где постоянно крутится народ. Так о чем это я? Ах да! Так вот ударил ее по башке этот доброхот, назовем его Сашей…
– Почему Сашей?! – удивленно распахнула глаза Влада.
– Потом скажу, – он погрозил ей пальцем, чтобы не перебивала, подлил вина себе и ей, пригубил и продолжил: – Саша ударил ее по голове, аккуратно упаковал орудие во что-то, чтобы потом подбросить в нужное место в нужное время, но…
– А почему подбросил не сразу? Почему?! И звонила почему-то женщина, а не мужчина. Почему?!
Она бы, может, и сама додумалась, что да почему, но вино немного мысли туманило. Орлов, который сидел напротив, с его насмешливыми глазами тоже мешал. Смотрел как-то непривычно, будто не с ней, а сам с собой теперь разговаривал. И она все никак не могла сосредоточиться и все время таращилась на его щетину, пробившуюся к вечеру на подбородке и скулах, и потрогать ее хотелось непременно, ну просто до зуда в пальцах.
Тут еще дождь зашуршал по листьям высоченной липы. Влада точно знала, что под окнами Орлова здоровенная липа растет, она под ней полчаса бродила, прежде чем решилась позвонить ему. Походит, походит, задерет голову, отыщет в густой листве аккуратный светящийся квадрат его кухонного окна и снова принимается ходить. Страшновато было напрашиваться в гости. Но и не пойти она не могла. Не дожила бы до утра со своей новостью.
И вот теперь по истомившимся от безветрия листьям застучал дождь, и дождь этот тоже здорово мешал. Шелест его убаюкивал, уводил мысли прочь от немыслимой кровавой истории, надуманной от начала и до конца. История эта вдруг показалась глупой, никчемной и совсем неважной сейчас. А важным казалось то, как Орлов на нее смотрит поверх фужера, когда пьет вино. И что, например, он в этот момент думает. И как бы он отнесся к тому, что она ему сейчас возьмет и скажет…
– Что?! – он уронил кусок пиццы на стол, кусок, надкусанный ею, и снова повторил, будто подавился: – Что ты сказала только что, Удалова?!
– Я…
Если он возмутится или засмеется, задумала Влада, она уйдет сейчас навсегда и никогда уже не вернется, а завтра напишет рапорт и переведется в другой отдел. И никогда его больше не увидит. Никогда!!! И ходить под его окнами не будет, и караулить, как того другого, предыдущего, по их общим местам.
Хотя о чем это она? У них же нет с Орловым никаких общих мест. Они никогда нигде не отдыхали вместе. Никогда не ходили никуда. Все их общее упаковывалось по папкам, перевязывалось тесемками и называлось ДЕЛОМ под номером таким-то. Это вот и было их общее: несуразное, лишенное красоты и романтизма. Оно не могло связать, не могло сделать их счастливыми и не могло заставить полюбить друг друга.
Это их общее смердило подлостью, кровью, смертью, и в нем не было места милому убаюкивающему шороху дождя за окном. Не было места томной неге, не позволяющей выбраться из-под общего одеяла утром. И удочке одной на двоих, застывшей над озерной гладью туманным утром, тоже не было места. И утра такого быть не могло. И вороватых поцелуев при всех в электричке не могло у них быть, потому что…
– Что ты сказала только что, Удалова?! – заорал Орлов, выскочив из своего уютного угла, в котором трусливо прятался от нее, а вдруг бы плечом плеча коснулся, что тогда было бы. – Повтори, что ты сказала, быстро!!!
– Я ничего не говорила. – Влада опустила глаза, вжав голову в плечи так, что, кажется, только кончики ушей торчали. – Я просто попросила меня поцеловать, и все.
– И все!..
Он ахнул или удивился? Возмутился или все же обрадовался? Посмотреть на него, нет? Чего он встал над ней и молчит? Может, самой уйти, не ждать, пока он выгонит? Он теперь все сразу поймет про нее, дуру. И что в гости к нему напросилась не из-за преступления этого идиотского. И что вина со значением принесла.
Зачем?! Зачем она все это затеяла?! У него же до сих пор перед глазами другая женщина. Та, из-за которой он долго и мучительно страдал. И нет, и не может быть в его жизни другой такой же. Может быть воровато, наспех, мимоходом, как бы нехотя. Но так, как с той, – никогда.
Она вздрогнула всем телом, когда его пальцы легли ей на плечо.
Надо же! С ее предыдущим так никогда не было, чтобы от одного прикосновения, даже через ворох одежды, так жгло. И повиновения никогда в себе такого Влада не помнила. Чуть он потянул ее плечо на себя, она покорно поднялась и уставилась глаза в глаза.