– Я не знаю, пытался он или нет. Может, Соня сама отказалась туда вернуться. У нее ведь вся семья погибла, ей там худо было в тех стенах-то.
– Хорошо, – скрипя зубами, согласился Орлов. – Когда в последний раз приходил Саша?
– Ой, я не помню, – смутилась Маша Гаврилова. – Он ведь как зайдет, нырнет в комнату к Соне и не видно его.
– А часто заходит?
– Да по-разному. Он ей вещи приносит, еду. Когда деньги дает. Она любит его, Сашу-то.
– А за что любит-то? За деньги?
– Да нет… – Маша задумалась ненадолго. – Наверное, любит потому, что ей больше любить некого.
Больше любить некого…
Эта нехитрая житейская мудрость бывшей алкоголички не давала Орлову покоя всю дорогу, пока он домой возвращался.
Что же получается, рассуждал он за рулем своего автомобиля, если некого любить, то станешь любить кого попало? Так, что ли? И если его вот сейчас неудержимо начало тянуть к Владе Удаловой, то это не по какой-то милой сентиментальной причине, а потому, что у него давно не было женщины. Еще потому, что в его окружении женщины попросту отсутствовали. А также еще потому, что на них у него просто не было времени. И что получалось?
И получалось, что Влада, появившись в его кабинете, все эти пробелы восполнила, и Орлов волей или неволей ею стал интересоваться. Потом увлекся. А теперь его к ней уже и тянет, и скучает он по ней, если не видит несколько часов. И?..
Дальше-то что?! Влюбился он в нее потому, что больше любить некого или она того достойна?
– Дрянь какая-то лезет в голову! – проворчал он, сворачивая к дому. – И не люблю я эту троечницу, еще чего! Гаврилова брякнула языком, а ты теперь голову ломаешь.
Голову он продолжил ломать и дома, но уже по другой причине. Очень уж ему не понравился новый персонаж в запутанном деле об убийстве Маргариты Шлюпиковой.
Саша…
Кто такой этот Саша? Что собой представляет? Судя по рассказам Марии Гавриловой, паскуда еще та. Это Соня Миндалина, очертеневшая от горя, млеет от его подачек, совсем забыв о том, что Саша сделал ее бездомной. Орлов великолепно понимает цену такой добропорядочности. Такой человечишко маму родную заложит, если понадобится.
Мог он, к примеру?..
И вот тут Орлов поймал себя на мысли, ловя вилкой макароны в тарелке, что без Удаловой ему не так уж хорошо думается. Пускай ее иногда и заносило, но рациональных зерен в ее вечной говорильне было хоть отбавляй.
Он отодвинул тарелку, взялся за телефон и минуты три мучился вопросом: звонить ей или не звонить? Время не раннее, раз. Угостить ее нечем, два. В квартире не прибрано, три.
Да и как еще она воспримет его приглашение? Может счесть за оскорбление? Запросто! Она ведь такая замороченная. Явится к нему, мало того что в очках бутафорских, так еще и дуэнью прихватит, чтобы ничего такого.
Может, где на нейтральной территории предложить ей встретиться? Может, в кафе пригласить? Тоже не вариант. В кошельке четыре сотни осталось.
Он даже приуныть не успел, Удалова – умница такая – догадалась, сама позвонила.
– Не спите, Геннадий Васильевич? – поинтересовалась вежливо.
– Не сплю, – пробурчал он, ругая себя за трусость.
Вот он уже и позвонить ей боится, хотя как начальник имеет полное право. А все Маша Гаврилова, вбила ему в голову, что его интерес к Удаловой вызван обыденным одиночеством, и ничем больше.
– А что делаете? – прицепилась въедливая девица. – Ужинаете? Вижу, свет горит на кухне.
– А ты, что же, под окнами моими стоишь?
– Да так, проходила мимо, – промямлила она. – У меня тут неподалеку подруга живет.
Проходить мимо можно было только от нужды великой, жил Орлов совсем даже не в центре. К тому же про подругу явное вранье, она вечно твердила, что очень одинока. Но Орлову вдруг стало так приятно, что он решился на правду:
– Это хорошо, что ты мимо проходила, троечница. А то я тут сидел и ломал голову, можно тебе позвонить или нет.
– Почему нет?
– У меня разговор есть, а из дома мне жуть как не хочется никуда. И пригласить к себе неудобно.
– Почему? – догадливым тоном поинтересовалась она.
– Вдруг ты что подумаешь, – рассмеялся Орлов. – Да и угостить мне тебя нечем. Одни макароны с тушенкой.
– У меня пицца есть. И еще помидоры, и еще… бутылка вина, – смиренным голосом отозвалась Удалова. – Так я поднимаюсь?
– Валяй, троечница.
Тут же молниеносно подсчитал, что на путь до его квартиры у нее уйдет минут пять-шесть. За это время он успеет со стола сгрести тарелку, крошки хлебные, вытереть пятна от утреннего чая. Убрать с дивана постель, засунув ее в шкаф. И носки свои собрать по углам, и брюки со стульев.
Черт, что она говорила про вино? Пицца у нее с собой, помидоры и вино еще. Факт, что специально готовилась к визиту. Не от подруги же с таким добром топает. Это… это очень позитивный фактор. Только вот бокалов у него подходящих для вина нет. Когда после ухода Ольги он фиалки мстительно в горшках засушивал, иной раз и по фужерам прохаживался, запуская их в стену. Наверное, теперь уж и не осталось ни одного. Он не проверял, незачем было. Из кружек чайных, что ли, пить?
– Я все принесла, – призналась Удалова со смущением и полезла в пакет.
Оказывается, все предусмотрела. И горячую пиццу, которую точно не от подруги волокла, и помидоры, перец и виноград принесла. Бутылка вина тоже в пакете оказалась, про которую она обмолвилась, и фужеры одноразовые на толстых некрасивых ножках.
– Я подумала и взяла на всякий случай. – Покрутив пластиковые фужеры в руках, Влада поставила их на стол. – Вдруг у вас нет.
– Вдруг и нет, – улыбнулся Орлов, с удовольствием ее рассматривая.
Нет! Ну уж нет! Не на безрыбье она ему понравилась, елки-палки. Хороша же. В самом деле хороша. И ножки, и ручки, и все к ним прилагающееся. И мордаха жуть какая симпатичная. Недаром она с волосами зализанными и в очках ходила, пытаясь себя изменить. На самом-то деле, вот как сейчас – волосы по плечам, а на ресницах тушь, – очень соблазнительной выглядела его помощница.
Ой, как бы чего не вышло, Орлов! Будто за спиной этот лизоблюд – Левин – сейчас стоял и хихикал ехидно. Словно кипятком на спину поплескивал, гад такой. И конечно же, все сразу испортилось. И настроение, и настрой гусарский, которым его, возможно, время от времени снабжал строптивый ген далеких предков.
Орлов нахмурился и в окно, как дурак, уставился, хотя там смотри не смотри, не видно ничего, давно стемнело. Влада тоже затихла, перестав резать помидоры и перец. Потом кашлянула едва слышно, будто разбудить его хотела, будто он способен был спать стоя, как лошадь, и спросила:
– Мне уйти?