– А я вам скажу, что все это – плебейские штучки дорвавшихся до денег дур! Там их много за столиками просиживало. Модная точка у них там. И фишка такая, вишь: после похода за тряпками непременно в этой кофейне оставшиеся деньги просадить! Чашка кофе, пирожное размером с пуговицу – и сидят, часами болтают.
Горелов сделал пометку, что поговорить с работниками той кофейни следует еще раз, и более подробно. И если погибшая Стефанько забегала туда всегда непременно только с Беловой, то с кем заскакивала туда «добить кошелек» Ритка?
Потом он вдруг подумал, что его бывшей жене не очень-то весело жилось в этом огромном доме и мало кто любил ее тут, включая ее овдовевшего теперь муженька. Почему же тогда к нему, к Горелову, не вернулась? Боялась, что он ее не простит? Попытаться-то стоило…
Ох, и дурочка, дуреха! Что натворила, что наделала?! Ему вон полчаса общения с ее вторым хватило, и то весь обчесался потом, как педикулезный. Она-то как тут себя чувствовала?..
Друзей, которых его бывшая теща называла непутевыми, Горелов решил оставить на завтра. Момент первого потрясения уже прошел, время похорон еще не настало. Гнетущее ожидание последнего прощания – это то, что требуется для серьезного разговора с ними. Потом все как-то само собой утрясется, и рты у них закроются. И информацию уже не раздобудешь. Нужно только точные адреса их выяснить и фамилии. Он не все их фамилии знал, свидетели в основном именами его потчевали.
Стаська, Валек, Лесик, Игоша…
Как собачья стая какая-то, честное слово! Только Нина и Марго – это более или менее благопристойно звучит, а остальные…
Остальных – четверо. Где кто из них живет – Горелов имел об этом весьма смутное представление. Знал приблизительный адрес Нины, но и тот требовал уточнения. Придется идти к бывшей теще.
Вспомнив о ней, Горелов застонал. Это невозможно! Это выше его сил! Полная здоровья и жизнеутверждающих эмоций, та была невыносима. А что теперь? Теперь, когда она сломлена?
Нет, этого он не переживет…
– Севка, привет. – Горелов заискивающе хихикнул. – Как дела?
– Кешенька, здоровались уже. Что нужно-то? – спросил его догадливый братец.
– Адрес мне один нужен, поможешь?
– Если это в моих силах – запросто!
– В твоих, дорогой, в твоих. Тебе просто придется вернуться в дом моей бывшей тещи и…
Адрес Нины обошелся Горелову не так уж и дешево. Севка был категоричен, ехать он не хотел. Снова увидеться с Кешиной бывшей тещей – нет, этого он не хотел ни под каким предлогом.
– Ты не представляешь, братец, как это тяжело!!! – вопил Севка. – Там столько горя!!! Столько слез и причитаний! Я не представляю, как я смогу?!
Не как, а за сколько, но – смог. И уже ближе к вечеру продиктовал Горелову по телефону адрес Нины, одной из подруг погибшей Маргариты.
– Учти, это самая путевая из всех непутевых, – предупредил он брата напоследок. – Твоя теща сказала, что там и муж, и детки имеются, а также и свекровь строгая. Не ломай людям жизнь, понял, Кент?
Он и не собирался никому жизнь ломать. Хотя нет, Холодову он бы жизнь поломал. И проделал бы это с величайшим удовольствием!
Нина, Нина, Ниночка…
Хорошая девочка, вся в русых кудряшках, веснушках, веселушка и хохотушка. Не было в ней эдакой неуверенной жизненной непрочности, как у Ритки. Тяжеловесного самомнения, как у Стаськи. О мужиках Горелов ничего не смог бы сказать, потому что знаком с ними был лишь заочно. А вот о девчонках он мог сказать точно: Ниночка была очень приятным человеком в их компании. Это он непредвзято так взялся судить, на время позабыв о своей поруганной любви к Ритке. Оттого, видимо, Ниночка и жила с первым и единственным мужем, нарожав ему деток. Ладила со свекровью, вот и с ним согласилась поговорить без всяких выпендрежей, стоило ему предварительно позвонить.
– Конечно, Иннокентий, конечно, приезжайте, – глухим севшим голосом проговорила Ниночка утром следующего дня в телефонную трубку. – Чем смогу, помогу! Я же все понимаю! Приезжайте. Лучше прямо сейчас. Я дома одна. Никто нам не помешает.
Горелов приехал. Позвонил в дверь, переступил порог. Пятиминутного осмотра хватило ему, чтобы понять: в этом доме живет счастье. Настоящее, бесценное, уютное и доброе счастье, с милыми семейными праздниками, пышными пирогами, утренним сбежавшим кофе и чашкой теплого молока на ночь.
Плюшевый заяц на полочке для обуви терпеливо ждал возвращения своего хозяина или хозяйки из садика. К зеркалу была пришпилена записка с какими-то длинными просьбами, написанными мелким почерком. Горелов разобрал лишь последнее слово – «целую». Видимо, муж, убегая утром на работу, о чем-то напоминал Ниночке, а будить ее он не хотел. А может, записке этой уже несколько дней, просто убрать и выбросить ее никто не решается из-за этого родного и любящего – «целую». И висит она на зеркале, как реликвия семейная.
Сияющий паркет, маленькие лохматые коврики цвета белого, перегревшегося на солнце песка – с легкой желтизной. Светлого дерева мебель, посуда небесно-голубого стекла в шкафах, легкие воздушные шторы. Тепло, чисто.
Горелов неожиданно для самого себя разулся.
– Ой, да что вы, Иннокентий? – ахнула Ниночка, кутаясь в длинный, до пола, белый махровый халат, но посмотрела на него с благодарностью и тут же полезла за дежурными тапочками в полку, которую охранял плюшевый заяц с чуть замурзанной симпатичной мордахой. – Проходите, проходите, вот сюда…
Он прошел в просторную гостиную, далеко не так шикарно обставленную, как у Холодова, но невероятно уютную. Сел в угол широченного дивана, обитого клетчатым гобеленом. И тут же поймал себя на мысли, что с радостью забрался бы на этот диван с ногами. И пледом, что на спинке диванной лежал, укутался бы. И подремал бы под тихий говорок телевизионного ведущего.
Но нельзя. Он тут по делу. Страшному делу, сразившему их обоих – и его, и Ниночку.
– Вот, видите, как все вышло-то, Иннокентий, – проговорила она с легкой то ли досадой, то ли упреком, усаживаясь в кресло, такое же клетчатое, как и диван. – Кто бы мог подумать, что такое случится?!
– Ниночка, вы меня, ради бога, простите. – Горелов прижал ладонь к груди. – Я ведь очень мало знаю, только вчера забрал материалы дела, а сведений там – всего на одну страницу. Вообще, знаете ли, все сочли, что это…
– Несчастный случай? – догадливо покивала Ниночка и воскликнула: – Я так и знала! Как все и всем удобно!
– Кому – всем? – насторожился Горелов.
– Да всем… Органам доблестным, мужу ее…
– Риткиному? Вы Холодова имеете в виду?
– У нее не было другого в последнее время. – Ниночка сердито поджала бледные губы, взглянула на него, теперь уже точно – с упреком. – Как вы могли допустить это, Иннокентий?!
– Что?! – Он вытаращился на нее. – Что, по-вашему, я допустил?!