Ты у него одна - читать онлайн книгу. Автор: Галина Владимировна Романова cтр.№ 3

– Не смей обижать его!.. Он у меня один… Он любит тебя без памяти… И всю жизнь будет любить тебя… Только тебя одну… За что ему это, Господи?! Хоть бы ты послал ему другую девушку, а не эту…

Обижаться на умирающую женщину, лопочущую в предсмертном бреду гадости, было бессмысленно, но неприятное чувство все же разлилось в груди. Первым порывом было встать и уйти в свою квартиру, что располагалась напротив, на одной лестничной площадке. С какой стати ей здесь сидеть?! Данила, зная о том, что матери осталось недолго, где-то шабашит. Будь прокляты его деньги! А она обязана сидеть у смертного одра этой обезумевшей тетки, выслушивать в свой адрес гнусности да еще трястись как осиновый лист.

Да, она не могла не признаться сейчас самой себе, что смерть страшна.

– Эмка… – снова захрипела ее свекровь. – Включи свет. Хочу посмотреть последний раз на тебя. Скоро будет темно…

Сорвавшись со стула, Эльмира щелкнула выключателем и снова вернулась к изголовью умирающей. Села на табуретку. Подняла глаза на лицо Веры Васильевны и ужаснулась. Та плакала. Как же страшны были слезы умирающей женщины!..

– Клянись, гадина! – сипло потребовала свекровь и вдруг, совершив над собой невероятное усилие, приподняла свою невесомую руку и вцепилась в ее запястье. – Клянись, что не бросишь его никогда! Что бы он ни совершил, что бы ни сделал, ты его не бросишь!

Эмма едва не завизжала от ужаса, такими холодными показались ей пальцы свекрови. Безжизненно холодными, хотя в глазах еще билась жизнь.

– Клянись!!! – уже сипела Вера Васильевна. – Клянись, я умираю!.. Никогда не бро…

Пальцы ее обессиленно разжались, и рука упала на пододеяльник. Глаза начали закатываться. Дыхание все реже вырывалось с сипом из горла, но губы упорно шевелились. И в шевелении этих обескровленных, сильно покусанных в моменты приступов губ Эмма снова и снова слышала это слово.

Движимая непонятно каким порывом, она вдруг склонилась к ее уху и закричала:

– Я не брошу его, Вера Васильевна! Я никогда его не брошу! Я клянусь вам! Я клянусь!!!

Дыхание свекрови остановилось минуты через две-три, не больше. Тело дернулось и затихло. Эльмира выпрямилась и не без изумления воззрилась на лицо только что почившей. Боже правый, она улыбалась. Тепло, искренне, облегченно. Кто мог сказать, что означала эта ее улыбка. То ли радость избавления от боли и мучений. То ли радость от слов, что прокричала ей в непонятном порыве Эльмира. Спроси ее в тот момент, что послужило толчком к ее поступку, она бы ни за что не ответила. Но как бы то ни было, она это сказала. А сказав, отступиться от своих слов уже не могла…

Уже менее чем через полгода Эльмира сильно пожалела о содеянном. Более того, она прокляла себя за необдуманный эмоциональный всплеск, наложивший на нее суровую епитимью, – зваться женой Данилы Емельянова.

Не болтай она чего ни попадя над изголовьем умирающей, так и не мучилась бы сейчас. Просто-напросто развелась бы с ним, и конец мучениям. А так… А так приходилось денно и нощно терпеть его присутствие рядом с собой. Присутствие человека, день за днем целенаправленно губящего себя на дне граненого стакана.

Данила запил основательно через четыре месяца после смерти матери. Если до этого он еще как-то крепился, ограничиваясь двухдневными запоями после поминок, то по истечении четырех месяцев Эльмира его вообще перестала видеть в нормальном состоянии.

– Дай денег, – обычно раздавалось поутру, когда они встречались на кухне за завтраком.

Она не спрашивала сколько. Не спрашивала зачем. Молча открывала кошелек, выуживала оттуда пару сотенных бумажек и так же молча выкладывала перед ним. Данила небрежно сгребал деньги со стола. Кивком благодарил за завтрак и уходил. Целый день она его не видела. К ночи его обычно приносили. Клали у порога. Как в добром детском юмористическом киножурнале: звонок в дверь и звук удаляющихся шагов. В случае с ее мужем все происходило по этой самой схеме.

Эльмира открывала дверь. Втаскивала его в квартиру и оставляла в прихожей. Затем она шла к себе в спальню, запиралась на замок, который не так давно вставил ей один знакомый слесарь. И спокойно засыпала. Именно спокойно. Потому как знала, что он не войдет к ней. Не завалится рядом. Не станет требовательно ждать ее любви. Его алчные, ищущие руки… Она ненавидела их. В самые душные бессонные ночи, когда тело ее томилось в непонятной неге, когда во рту было сухо, а сердце стучало как сумасшедшее, ожидая чего-то, она не жаждала его жадных ласк. Чьих угодно, но только не его…

– Почему ты меня так ненавидишь, Эмма?

Этот вопрос он задал ей совсем недавно в краткосрочный перерыв между ночным и дневным похмельем. Поднял лохматую, давно нестриженную голову от нетронутой тарелки с бульоном. Уставил на нее тяжелый взгляд мутноватых глаз и спросил, почему она его так ненавидит.

Она молчала.

Его глаза недобро елозили по ее лицу, он то прищуривал их, то вновь широко раскрывал. Ей и раньше бывало неуютно под их взглядом: тяжелым, застуженным каким-то, все понимающим. А в этот момент особенно неуютно.

– Чего молчишь? Не знаешь, что сказать?!

– Не знаю, – не мудрствуя лукаво, пожала она плечами.

– Вот, вот… В этом ты вся… – Данила взялся трясущимися пальцами за ложку. Подержал ее немного в руках, наблюдая за ее частой вибрацией, и отшвырнул на стол так, что она зазвенела. – В этом ты вся. Не знаю, чего хочу, не знаю, кого хочу, не знаю, с кем хочу. Принца ждешь?

– Нет, – опять честно ответила она. – Никого не жду.

Он поверил, потому что знал – она не соврет. Не соврет в главном. Несколько минут молчал, глядя куда-то в сторону. Затем резко перегнулся к ней через стол. Больно ухватил ее за подбородок и прошипел:

– А чего тебе надо?! Чего тебе надо-то?! Сколько жил с тобой, не мог понять! Все ведь делал для тебя, все! Даже денег твоих не брал. Работал, как проклятый… Знала бы ты, как я уставал! Лишь бы лишнюю копейку заработать. Лишь бы не числиться в альфонсах. Хотелось быть мужиком в твоих глазах. Мужиком, который способен содержать свою женщину. Хотелось, чтобы ты меня начала уважать. Хотелось, чтобы не я рядом с тобой. А ты рядом со мной… Все пошло псу под хвост. Все… Ты не стала тем, кем могла стать…

– Кем же я могла стать? – скорее по инерции, чем из интереса, спросила Эльмира, высвобождая свое лицо из его рук и поднимаясь с места.

– Женой… – Он уронил себя, обмякшего, на стул и, опершись подбородком о сцепленные в замок пальцы, злобно зашипел: – Целовал тебя, любил до изнеможения, зная, что ты не со мной. Знала бы ты, как это мучительно! А ты… Ты, сука, даже ни разу усилия над собой не сделала. Даже не попыталась ни разу. Хоть бы раз коснулась меня как мужика.

– А как же я тебя касалась?! Ты что-то того, перегибаешь, дорогой. – Эльмира поставила в раковину тарелку с нетронутым бульоном и пустила воду из крана.