Прошло несколько дней, и Лева уже почти придумал, как он разыщет ее, как узнает адрес и телефон. Попросит одного своего приятеля со связями, хорошо ему заплатит. Сначала, конечно, узнает фамилию того толстяка, тот вечно разбрасывается своими визитками… Уж он-то наверняка знает фамилию Вероники, к тому же бывает в ресторане как минимум два раза в неделю…
…Лева в специальном помещении переоделся в свою одежду (легкие серые брюки и светлая рубашка), грязную форму официанта сунул в пакет, чтобы дома выстирать и погладить, достал из маленького холодильника для персонала сверток из промасленной бумаги, в котором лежал купленный им еще утром на рынке его любимый свиной окорок, причесался перед треснутым зеркалом и, погасив свет, вышел в длинный темный коридор, ведущий к черному ходу ресторана. Поднялся наверх, где в оранжевом круге от горящего фонаря увидел фигуру человека. Человек отступил в тень, Лева сделал шаг вперед, в центр оранжевого светящегося круга, улыбнулся незнакомцу и тут же получил пулю в голову. Она вошла в лобную кость и залила огнем все вокруг. Лева рухнул на теплый оранжевый асфальт, как мягкий тяжелый куль, подмяв под себя сверток с окороком. От простреленной его головы на асфальт тотчас наплыла темная лужа крови.
Молодой человек приятной наружности с родинкой над верхней губой швырнул пистолет в кусты, снял резиновые перчатки и сунул в карман, после чего быстрым шагом пересек пустой в этот поздний час перекресток с мигающими желтыми огнями светофоров, сел в припаркованную неподалеку машину и медленно поехал по дороге.
Глава 12
Во время поминок, на которых собрались лишь самые близкие люди, Шевкия позвала Таню на кухню, рухнула без сил на стул и закурила.
– У меня самолет в полночь, – вдруг совершенно неожиданно объявила она и сделала глубокую затяжку. – Не могу здесь оставаться ни минуты. Знаю, что так нельзя поступать, что душа Нади где-то тут, в этой проклятой квартире, что она и сейчас смотрит на меня, но, думаю, она понимает меня. В Москве у меня жизнь, здесь же – только смерть… Хитов сказал мне, что приберется в квартире, заплатит по всем счетам и даже попытается найти хороших жильцов, не пропадать же жилплощади. Не смотри на меня так, Таня, Надя умерла, но жизнь продолжается. Откуда я знаю, что ждет меня впереди? Мой муж – художник, для него самое главное – это его картины, выставки… Видишь, он даже на похороны не смог вырваться, у него были дела… Но это для чужих он одержимый художник, живущий в своем замкнутом мире и пишущий оригинальные полотна. Для меня же он вполне нормальный человек, который умеет продавать свою мазню за очень большие деньги, чтобы содержать на них свою бывшую жену и детей. Вот такие дела. Все думают, что я вышла замуж за богатого человека, но это не так. Он дает мне деньги только на самое необходимое, остальное тратит на себя и, повторяю, на своих детей… Он ни в чем себе не отказывает, много путешествует и далеко не всегда берет с собой меня. Но для меня и это жизнь. Кем бы я была, не выйди я за него замуж и не вырвись отсюда? Да я была уже на последнем творческом издыхании, когда он объявился. Мне не хотелось ничего… Таня… И еще…
На кухне появилась женщина, которая помогала Шевкии готовить обед, а теперь подавала приходящим людям еду и мыла посуду. Маленькая, невзрачная, неопределенного возраста – именно таких вот сереньких и безмолвных подруг, как правило, выбирают себе яркие женщины типа Шевкии. Она держала в руках стопу грязных тарелок и от усталости почти бухнула их на стол. Лицо ее раскраснелось, завитки коротких светлых волос повлажнели от пота.
– Ну что, как они там, все идут? – спросила Шевкия у подруги, имея в виду соседей, которых она пригласила на поминки.
– Идут, хотя никогда не знали ее, – пожала плечами женщина. – Но щей еще много, и мяса с картошкой, пусть едят…
Она быстро перемыла тарелки, вытерла их полотенцем и принялась разливать в них горячие, стоявшие на маленьком огне на плите в огромной ведерной кастрюле щи.
– Да, ты права, жизнь действительно продолжается, – вздохнула Таня, – но мне всегда казалось диким, что в день похорон, когда в землю закапывают близкого человека, все знакомые и родственники приходят на поминки, чтобы объедаться. Пьют, едят, порой забывая, где они и по какому поводу собрались. Разве что не поют и не пляшут…
– В этом нет ничего особенного, – возразила ей Шевкия, изящным движением гася в блюдце сигарету и помогая своей терпеливой подруге, с видом великой мученицы раскладывающей по тарелкам мясо, посыпать еду укропом. – Все это очень символично: покойника нет, его, как ты правильно сказала, зарыли в землю, но мы-то еще живы и должны всегда помнить о том, что тоже когда-нибудь отойдем в мир иной, а сейчас надо хорошенько поесть-попить, на помин души… Не стоит делать из этого трагедию.
– Послушай, Шевкия, ну как можно так спокойно говорить о еде на поминках собственной дочери? Может, я чего-то не понимаю?
Таня сказала это, даже не подумав. Сказала и тут же пожалела об этом. Но Шевкию, похоже, этот вопрос нисколько не смутил.
– Брось, она сама себе все это спрогнозировала… Сама себе придумала эту смерть. Ты же ее не знаешь, поэтому тебе трудно представить себе, до чего сумасбродна была Надя, до чего любила все, что имело отношение к смерти… В каком-то смысле моя дочь была склонна к некрофилии, и я даже не удивлюсь, если узнаю, что она сама бросилась с этого обрыва.
– Ты хочешь сказать, что у нее было не в порядке с головой? – напрямую спросила Татьяна, решив для себя, что церемониться с Шевкией не имеет смысла.
– Да нет, ничего такого вроде бы не замечала. Что экзальтированна была не в меру, это да, что эгоцентристка патологическая – тоже да, что эгоистка – это все знали и видели… Что любила больше всех себя – это так, своего отца довела до инфаркта, связалась с его лучшим другом…
– Шевкия, – прошептала Таня, не веря своим ушам. – Не думаю, что тебе сейчас следовало это говорить… Мы же только что ее похоронили!
– Да, я тоже никак не могу поверить в то, что Нади нет, все-таки она была моей дочерью, и я ее по-своему любила. Но когда немного пришла в себя, познакомилась с Хитовым, этим хорошим парнем, то подумала, что это бог его спас от такой жены, как моя дочь. Он бы хлебнул с ней горя! Мужчины порой бывают слепы, как котята. Вот и он ослеп, когда увидел мою дочь. Не спорю, в ней что-то было… Она была по-своему интересна как внешне, так и внутренне, но всегда подчинялась лишь своим желаниям.
– Но почему ты сказала, что она сама могла… броситься?.. Ведь Хитов сумел всех убедить в том, что это было убийство…
– Таня, Хитов очень любил ее, и он не мог допустить мысли, что его невеста способна на такое… Ему так хочется…
– Что хочется? – не понимала Таня.
– Хочется думать, что Надю убили. Что это не несчастный случай, что она не сама так решила, что она, такая значительная и необыкновенная в его глазах, была кем-то убита, понимаешь?
Таня едва сдержалась, чтобы не назвать саму Шевкию сумасшедшей.