– Здравствуй! Как невообразимо глупо все получилось, – сконфуженно рассмеялась Мишель.
– Как я рада слышать твой голос! – весело воскликнула Алевтина. – Извини, что уехала, не простившись. Прости меня, неблагодарную нахалку, и передавай своему жениху от меня привет. Он у тебя чудесный малый!
– Не нужно так шутить. Давай поговорим. Где ты? – напряженно спросила Мишель, сердце застучало как сумасшедшее.
– Я в Шереметьеве. Решила вернуться в Париж, я непременно тебе позвоню как-нибудь. Ну все, мне пора, объявили посадку на мой рейс. Целую…
В трубке уже давно стояла тишина, а Мишель сидела, прижав телефон к уху и, не мигая, смотрела перед собой.
– Не решила еще? – спросил водитель, глядя на нее в зеркало заднего вида.
– Простите? – очнулась Мишель.
– Не решила, куда ехать?
– Я только что потеряла себя, – нервно усмехнулась Мишель, всхлипнула и истерически расхохоталась. Она хохотала и не могла остановиться. Водитель снизил скорость и припарковал машину у обочины. – Мне выходить? – размазывая выступившие слезы и косметику по лицу, спросила Мишель и притихла.
– Пойду сигарет тебе куплю, и поедем искать, – буркнул водитель.
– Что искать? – удивилась Мишель.
– Ты, кажется, что-то потеряла, – подмигнул ей водитель, вышел из машины и направился в ярко освещенный магазинчик.
* * *
«Повезло, – радостно думал Клим, подползая к дверце арендованного «Москвича». – Повезло, что художники, по сути, интеллигентные люди. Перед тем как бить, вежливо попросили очки снять. Били, правда, с азартом и наслаждением, но что с них взять, с творческих людей? И не так уж сильно били – но часто». И по лицу почти не лупили. Всего пару раз по сопатке ботинком получил, но ведь за дело. Он даже нисколько не возражал. Разве что с лестницей товарищи погорячились. Он бы и сам спокойно ушел, и ни к чему было его торопить и активно содействовать спуску. Встреча с асфальтом была крайне неприятной, но тоже повезло – подумаешь, язык прикусил, зубы-то в полном составе остались во рту, а не на тротуаре. У дверей в галерею валялись трофеями лишь его шикарная шляпа и бутафорские усы, которые за день и так ему порядком надоели. Так что повезло, очень даже. А ребра и плечо до свадьбы заживут, и печень, и почки… Лишь бы Алечка его выслушала и простила. Это главное!
Клим с трудом влез в салон, вытер рукавом кровь из носа, постанывая, пошарил по карманам, пытаясь отыскать свой сотовый, чтобы позвонить Алевтине и все ей объяснить. К его удивлению, телефона в кармане не оказалось. Придется теперь ему беседовать с Алевтиной с глазу на глаз, с досадой подумал он и снова с надеждой пошарил по карманам. Ну и ладно. В конце концов, он перед ней виноват только в том, что, следуя просьбе Варламова, не рассказал об афере, в которую втянул его вредный старик. «Пускай теперь своему обожаемому режиссеру претензии высказывает, – неожиданно разозлился Клим и завел мотор. – Опять же, ради благополучия семьи старался, – хмуро замышлял он. – Кредит выбивал. А она?! Художества, видите ли, ей мои не понравились! Подумаешь! Нашлась, ценительница искусства. Это ж надо было обозвать говном гениальные картины талантливого художника Клементия Конюхова! Да что она понимает?! Вон какой фурор выставка произвела. А Конюхов вообще теперь мне по гроб жизни должен быть обязан. Кто, спрашивается, его пропиарил по-черному, да еще бесплатно? Да еще ценой своего здоровья? Сидел бы сейчас у ЦДХ и русалками с кисками торговал, хрен неблагодарный! Картины завтра же с выставки заберу, за них деньги уплачены. И не покажу никому больше», – мстительно решил Клим, с большим трудом пытаясь выехать с парковки. Плечо саднило, левая рука отваливалась, ныло все тело, особенно нос. Управлять машиной было сложно, но не ловить же попутку в таком виде? Вряд ли желающие найдутся его, такого «красивого», подбросить до дома. Повезло так повезло! Постанывая и кряхтя от натуги, он вырулил из двора и вдруг понял, что устал. Устал так сильно, что решил отдохнуть и припарковался у обочины. Чтобы не скучно было отдыхать, он включил допотопный радиоприемник и настроил его на произвольно выбранную волну.
Передавали новости. Клим слушал вполуха и размышлял о своем: в частности, о кредите, который уже совершенно точно лежал в его кармане, о новом бизнесе и о том, как ему теперь добраться до дома и все объяснить невесте. Мысль о кредите лелеяла сердце и успокаивала. Клима стало клонить ко сну, он непроизвольно прикрыл глаза, но тут до ушей донесся голос радиоведущего, и Клим ошеломленно вытаращился на приемник. В новостях передали, что сегодня известная актриса и красавица Мария Леви стала вдовой – в связи с тем, что ее обожаемый супруг, политик Виктор Староверцев, скоропостижно скончался. По сведению из компетентных источников, вещал ведущий, Виктор Староверцев умер от редкого и практически неизлечимого заболевания – амебного энцефалита! Далее ведущий призывал местное население не паниковать, так как, по сведению все тех же компетентных источников, никакой опасности заражения в Москве в ближайшее время не ожидалось.
Опасности заражения, может, и не ожидалось, но… как писал Александр Сергеевич: «И всё тошнит, и голова кружится. И мальчики кровавые в глазах…» – все это для Клима Щедрина вдруг стало очень актуальным. Хотя, конечно, в отличие от Годунова, угрызениями совести он не страдал. А появление кровавых мальчиков вообще анализу не поддавалось. Однако ж… мальчики присутствовали, чтоб их! – и это его насторожило. Может, он тоже заболел? Два человека уже отошли на небеса и умерли от одного и того же редкого заболевания. В случайность и совпадение верилось с трудом. Да и какие могут быть совпадения, если один был мужем Марии Леви, а другой – любовником? Господи! Да эта девка – ходячий разносчик инфекции! Если бы еще знать, как эта гадость передается. Может, половым путем? Это было бы хорошо. А если капельным? Тогда они все обречены! И Аля, и он – все, кому посчастливилось пообщаться с актрисой. Мама дорогая! Повезло так повезло! Что делать-то? «И рад бежать, да некуда… ужасно!» – обреченно процитировал он Пушкина. Умирать от амебного энцефалита, симптомы которого Клим представлял себе с трудом, совсем не хотелось. Состояние тем временем подозрительно ухудшалось: мутило все сильнее, и голова раскалывалась так, что заглушала боль в плече и ребрах. Нужно было срочно ехать в больницу, но сначала – домой, предупредить Алевтину об опасности, а после вместе с ней по «Скорой» – в больницу.
Как он добрался до дома, Клим помнил смутно. Припарковал машину, пошатываясь, вошел в подъезд, опираясь о стены, доковылял до лифта, поднялся на свой этаж и позвонил в дверь – ключи искать уже не было сил.
– Это ты, дорогой? – поинтересовались из-за двери.
– Я, – хрипло отозвался Клим, привалился к косяку и потер виски. Болезнь прогрессировала стремительно, начались проблемы со слухом – голос невесты звучал как-то странно.
Щелкнули замки, и дверь открылась. Клим ввалился в прихожую, невесты в прихожей не оказалось.
– Аля! – позвал он.
– Одну минуту! – крикнула Алевтина из глубины квартиры.