– Послушайте, Дженнет, можно мне вас кое о чем спросить?
– Конечно, можно, – быстро ответила Дженнет. – Но это не значит, что я отвечу. Я знаю, что можно, а что нельзя, милочка!
Роксана улыбнулась:
– Никаких секретов я выпытывать не собираюсь. Я просто… Скажите, Дженнет, Ральф ничего не говорил вам об этой новенькой девочке, которая будет работать у нас помощником секретаря редакции?
– Да нет, в общем-то… – Дженнет пожала плечами. – Он только предупредил, что берет ее на это место и что я должна дать распоряжение в бухгалтерию.
Роксана слегка нахмурилась:
– Удивительно, что Ральф все это решил так быстро.
– Он сказал, что у нее богатое чувство юмора. Она написала очень острую критическую статью про лондонский общественный транспорт.
– Вот как? – Роксана удивленно приподняла брови. – И что, эта статья действительно так хороша?
– По-моему, да, – кивнула Дженнет. – Ральф дал мне копию, чтобы я тоже прочла. Статья называется «Лондонская душегубка». Куда же я ее дела?.. – Отложив вязание, Дженнет принялась рыться в ящике стола. – Вот, – сказала она наконец. – Возьми, почитай – я уверена, тебе тоже понравится.
– Сомневаюсь, – пробормотала Роксана и, бросив взгляд на статью, спрятала ее в сумочку. – Как бы там ни было – спасибо.
– Передай при случае мои поздравления Мэгги, – добавила Дженнет, снова принимаясь за вязанье. – Надеюсь, она скоро освоится со своим новым положением молодой мамы.
– Освоится? – удивленно переспросила Роксана. – Я уверена, у Мэгги все в полном порядке – ведь она так этого ждала!
Чей-то голос, звавший ее по имени, заставил Мэгги очнуться от тревожного сна, в котором она гналась за чем-то невидимым, безымянным. С трудом разлепив веки, она несколько раз моргнула, прогоняя остатки сна, и тут же прищурилась от яркого света лампы, бившего прямо в глаза.
– Мэгги?..
Повернувшись на звук, она увидела Пэдди, стоявшую в ногах больничной койки с огромным букетом лилий в руках.
– Извини, что разбудила. Мне показалось, ты не спишь, – сказала Пэдди жизнерадостно. – Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – ответила Мэгги хрипло. Морщась от боли, она села на кровати и отбросила с лица спутанные волосы. – Который час?
– Четыре часа, – сказала Пэдди, поглядев на наручные часики. – Если точнее, то начало пятого. Джайлс тоже здесь, он сейчас придет.
– Замечательно… – прошептала Мэгги.
Джайлса вместе с другими посетителями выставили из палаты два часа назад, чтобы дать молодым мамам хоть немного отдохнуть. После этого Мэгги некоторое время лежала, напряженно прислушиваясь, не заплачет ли Люсия, и незаметно для себя заснула. По ее подсчетам, она все-таки спала часа полтора, но, несмотря на это, совсем не чувствовала себя отдохнувшей. Она ощущала страшную слабость, руки и ноги ломило, перед глазами все плыло, а мысли путались.
– А как поживает моя маленькая внучка? – просюсюкала Пэдди, заглядывая в пластиковую колыбельку, стоявшую рядом с койкой Мэгги. – Смотри, она спит как ангелочек! Ну, не прелесть ли? Ах ты, мой ягненочек!…
– Зато она не спала почти всю ночь, – злобно сказала Мэгги, дрожащими руками наливая стакан воды.
– Правда? – Пэдди лучезарно улыбнулась. – Должно быть, она хотела кушать, моя ласточка!
В ответ Мэгги только вздохнула и покосилась на дочь. В складках одеяла едва виднелось сморщенное обезьянье личико Люсии Сары Хелен Дрейкфорд. Девочка спала. Она была абсолютно неподвижной и оттого казалась ненастоящей. Впрочем, все, что произошло с Мэгги за прошедшие часы, вряд ли могло быть на самом деле. Она, как Алиса, провалившаяся в кроличью нору, вдруг очутилась в каком-то ином, нереальном мире и, как выяснилось, была совершенно не подготовлена к этому переходу.
Да, она накупила целую кучу популярных медицинских брошюр, но по-настоящему прочла только одну. Ей казалось – этого будет достаточно. Впрочем, сейчас Мэгги была уверена, что вряд ли понимала бы больше, даже если бы освоила восьмитомную медицинскую энциклопедию со всеми сопутствующими специальными изданиями.
Когда наступил решающий момент, ее тело вырвалось из-под контроля сознания, и Мэгги почувствовала, как ее несет, несет куда-то могучий темный поток, в котором растворились без остатка все ее достоинство, идеалы, самолюбие и представление о себе как о разумной современной женщине, которая хорошо разбирается в том, как устроен мир.
В первые минуты Мэгги еще пыталась сопротивляться этим древним, могучим, абсолютно непонятным силам. Ей хотелось остановиться, оглядеться и, может быть, даже повернуть назад, как поступила бы она в любой другой рискованной ситуации. Но довольно скоро Мэгги стало очевидно, что никакого выбора у нее нет. Ей оставалось только стиснуть покрепче зубы и терпеть – терпеть и ждать, чем все кончится.
Странно, но сейчас она вдруг поймала себя на том, что несколько часов невообразимой, изматывающей боли уже почти изгладились из ее памяти. Более или менее отчетливо Мэгги помнила лишь последние минут двадцать-тридцать, когда в родильном отделении появился врач-педиатр, и она услышала первый крик дочери.
Мэгги до сих пор не верилось, что она произвела на свет это вопящее во все горло существо – новое человеческое существо, маленький живой комочек, который будет продолжением ее и Джайлса. Это не переставало удивлять Мэгги и, глядя на спокойные лица других молодых матерей, лежавших с ней в одной палате, она поражалась, как они могут говорить о совершенно посторонних вещах – о пропущенных сериях «мыльных опер», о тряпках, о косметике. Глядя на них, можно было подумать, будто в их жизнях ничего особенного не произошло и что для них родить ребенка – все равно что зуб выдернуть.
Возможно, впрочем, все дело было в том, что в палате Мэгги оказалась единственной, у кого это были первые роды. Она с завистью наблюдала за тем, как ловко остальные мамаши управляются со своими младенцами. Некоторые ухитрялись одновременно кормить ребенка грудью, завтракать и болтать с мужьями о том, как лучше обставить гостиную. А ночью Мэгги подслушала, как ее соседка болтала с дежурной акушеркой и шутила по поводу своего ребенка.
«Вот ведь прожорливый маленький засранец! – говорила она. – Совсем как его папаша – только жрет, да спит».
От этих слов у Мэгги, которая, спрятавшись за легкой цветастой ширмочкой, в очередной раз тщетно пыталась накормить Люсию, из глаз покатились слезы. «Наверное, я никуда не годная мать», – в панике подумала она, когда девочка, вяло потеребив сосок, широко раскрыла ротик и зашлась в пронзительном крике. Успокоить ее Мэгги никак не удавалось, и в конце концов за ширму заглянула акушерка.
– Вы ее слишком растормошили, – сказала она, недовольно поджав губы. – Сначала нужно успокоить ребенка, а потом прикладывать к груди.