Родители Эйхмана переехали в Линц, когда тот был еще ребенком, и на одной из центральных улиц города открыли магазин электротоваров, на вывеске которого – как до войны, так и после – красовалась их фамилия. Таким образом, найти их было нетрудно. Но хотя Визенталь снимал неподалеку от магазина комнату, он не был уверен, что это те самые «Эйхманы». В своих воспоминаниях он рассказывает, что узнал об этом случайно. Как-то вечером хозяйка квартиры принесла ему на подносе чай и, когда ставила поднос на стол, заглянула в лежавшие перед ним бумаги. Ее взгляд упал на имя Эйхмана. «Эйхман? – спросила она с любопытством. – А это не тот ли генерал СС, который преследовал евреев? Его родители живут в нашем районе». Визенталь был поражен и спросил, уверена ли она в этом. «Что значит уверена? – обиделась хозяйка. – Я что, своих соседей не знаю?» На следующий день полиция произвела у родителей Эйхмана обыск, но те сказали, что понятия не имеют, где находится их сын. Вполне возможно, что именно после этой истории Пьер написал Руфферу: «Что касается Эйхмана, то мы начали над этим работать. Пока этим занимается только Визенталь, так как я провел неделю в Праге и Братиславе. Вчера он сообщил мне, что есть кое-какие новости, и сегодня от него должно прийти письмо. Через два-три дня я буду знать больше». Однако и сам Пьер уже успел к тому времени кое-что сделать. Получив информацию от Вислицени, он поручил беженцу-еврею – из тех, что обретались тогда в Вене, – сойтись с одной из подружек Эйхмана, чтобы раздобыть у нее его фотографию. Беженца двадцати черырех лет звали Манус Диамант; он был родом из польского города Катовице.
Во время войны Диамант скитался из города в город; его мать и отца убили нацисты. После войны он оказался в Вене, познакомился там с Фридманом, а через него – с Пьером. Он горел желанием отомстить, имя Эйхмана было известно ему еще с 1943 года. Диамант был молод и хорош собой. Притворившись бывшим эсэсовцем из Голландии, он начал искать подружку Эйхмана. Нашел он ее не без труда и показать ему альбом с фотографиями тоже уговорил не сразу, но в конце концов снимок Эйхмана все-таки заполучил.
Пьер отправил Диаманта в Линц помогать Визенталю, и тот показал ему принадлежавший Эйхманам магазин. Диамант стал за ним следить. В магазине работал в том числе и брат Эйхмана. Однажды тот отправился на вокзал. Диамант последовал за ним и сел в тот же поезд. Они прибыли в деревню Альтаусзее – ту самую, что упомянул Вислицени. Брат Эйхмана приехал туда навестить свою невестку. Так Диамант узнал ее адрес.
Многие годы спустя Ашер Бен-Натан (бывший «Пьер») писал Диаманту: «Благодаря твоей дерзости тебе удалось выяснить место проживания жены и детей Эйхмана и раздобыть его единственную фотографию. Это стало первым и очень важным шагом на пути к его поимке. Фотография была использована впоследствии в Буэнос-Айресе для опознания Эйхмана перед его похищением».
В последующие несколько недель выдававший себя за эсэсовца беженец-еврей сумел подружиться с женой Эйхмана, жившей тогда под своей девичьей фамилией Либль, и даже несколько раз играл с ее детьми на берегу озера. Бен-Натан рассказывает, что на каком-то этапе рассматривалась идея похитить эйхмановских детей, «но была отвергнута из-за возможных осложнений».
Однажды он катался с тремя детьми Эйхмана на лодке; они были веселые и жизнерадостные. Он вспомнил книгу Теодора Драйзера «Американская трагедия», в основе которой лежит история убийства возле озера в штате Нью-Йорк, и у него родилась мысль «утопить троих детей Эйхмана в качестве наказания за содеянное их отцом-мясником. Чтобы тот почувствовал то, что чувствовали миллионы еврейских матерей и отцов, чьих детей по его приказу у них отнимали и убивали». Эта идея, пишет Диамант, лишила его сна и не отпускала ни на минуту.
Все его попытки выяснить местонахождение Эйхмана закончились неудачей, и он решил вернуться в Вену, чтобы доложить об этом Пьеру. По пути он переночевал в Линце у Визенталя и рассказал ему о своем плане мести. Однако Визенталь был категорически против. «Мы не должны мстить», – отрезал он. «Но ведь это не месть, – попытался переубедить его Диамант, – это наказание. Пусть Эйхман ищет в озере останки своих детей, как мы ищем полтора миллиона наших». Но Визенталь остался при своем мнении. Пьер тоже был против. На всякий случай он рассказал о предложении Диаманта вышестоящему начальству, но и оно запретило убивать детей Эйхмана. Диамант расстроился, однако много лет спустя, будучи уже преуспевающим израильским бизнесменом, написал: «Когда я хотел раскачать лодку, в которой сидел с детьми Эйхмана, передо мной явился образ матери, тревожно качавшей головой, и, из уважания к ней, я… поплыл к берегу».
Многие из спасшихся во время Холокоста евреев жаждали мести, а некоторые из них даже пытались убивать немцев. Например, уже упоминавшийся Аарон Хотер-Ишай рассказывает в своих воспоминаниях об одном еврее, который положил перед ним шесть золотых колец и сказал: «Это – кольца шести немцев, которых я убил». Немцы были военнопленными. Двоих он задушил, двоих зарезал их собственными штыками, а двум другим проломил головы ломом. Причем у одного из немцев, которому он раскроил череп, он не только снял кольцо, но и вырвал золотой зуб. Один из убитых – молодой парень – умолял его о пощаде, но мститель на его мольбы не поддался. Он показал Хотер-Ишаю, как закалывал немца, и глаза его при этом горели злобой и ненавистью. «В те дни, – пишет Хотер-Ишай, – я тоже чувствовал желание отомстить и понимал испытанное им удовлетворение».
Месть считали своей главной задачей и некоторые другие бойцы Еврейской бригады. Составив список бывших гестаповцев, они переодевались в форму английской военной полиции, приходили к гестаповцам домой, арестовывали их – якобы с целью допросить – и по дороге убивали. Среди этих мстителей был, в частности, один из будущих командиров израильской армии Шимон Авидан (он отправился в Европу, чтобы убить Эйхмана, но по ошибке убил другого человека) и будущий начальник израильского генштаба Хаим Ласков.
Но самая известная и масштабная операция возмездия была разработана несколькими пережившими Холокост евреями, которые после войны оказались в польском городе Люблине и для которых месть стала настоящей религией. Они решили отравить шесть миллионов немцев. Их предводителем был Паша Рейхман (впоследствии изменивший свое имя на Ицхак Авидов и работавший в израильском посольстве в Варшаве), а духовным лидером – харизматичная личность, которой многие восхищались, поэт и мечтатель Абба Ковнер. Однако их план отравить источники воды в нескольких немецких городах провалился и все, что им удалось сделать, – это обмазать ядом буханки хлеба в одном из лагерей для немецких военнопленных, в результате чего несколько сот человек страдали желудочно-кишечным отравлением.
Много лет спустя Ковнер писал Авидову: «Похоже, мы рисковали жизнью из-за ничего не значащих вещей. Значимость им придавала только наша готовность жертвовать собой». Примерно так же относились к мести и в еврейской Палестине. Один тамошний журналист писал, что в принципе месть – такое же основополагающее чувство, как страх, радость, голод и жажда, но при этом «европейский и еврейский моральный кодексы рассматривают месть как низменный инстинкт, который следует из своего сердца выкорчевывать». Приемлемой реакцией на нацистские преступления, вторила ему газета «Гаарец», должна быть не месть, а «полное и справедливое наказание на основании приговора суда».