Ярость Антея - читать онлайн книгу. Автор: Роман Глушков cтр.№ 105

Около минуты я маленькими экономными глотками смачиваю горло и еще примерно столько же пытаюсь усилием воли побороть головокружение. Этого времени вполне хватает, чтобы осмотреться и понять, что за последние полчаса (именно столько, по заверениям Скептика, длилось мое беспамятство) в «Кальдере» многое изменилось. Это видно даже беглым взглядом. Во-первых, полностью очистилось небо, что я заметил сразу, едва разлепил веки. Во-вторых, в городе погасли все до единого огни и теперь он выглядит по-настоящему мертвым, а не охваченным предсмертной горячкой, каким казался еще недавно, сверкая уличной рекламой, фонарями и окнами зданий. В-третьих, ощутимо похолодало. Крепко так, по-зимнему. С прежней тепличной погодой «Кальдеры» совершенно не сравнить. И ветерок чувствуется. Холодный, но воистину живительный. Что, разумеется, прекрасно, но отнюдь не способствует моей борьбе с головокружением. Оно только усиливается от пахнувшего мне в лицо свежего воздуха.

И, в-четвертых, Бивень больше не вращается и не расчерчивает ночь лучами энергетических потоков. Черная громада маячит без движения на фоне звездного неба и отличается во мраке от окружающих ее зданий лишь размерами. Можно по ошибке подумать, что она – всего-навсего один из неразрушенных небоскребов. Хотя днем, само собой, такая иллюзия уже вряд ли возникнет.

Но до утра еще далеко. Впрочем, глядя на преображенный окружающий мир, я все больше укрепляюсь во мнении, что рассвет все-таки наступит. По крайней мере, один. А если этому миру повезет, он узрит их гораздо больше. И рассветов, и закатов, и весен, и солнечных дней, и прочих радостей, о коих мы – люди – сложили столько стихов и песен.

Однако сейчас я беспокоюсь не за привычный мир, а за бесследно пропавшего ребенка. Кое-как поднявшись на ноги и обретя равновесие, я сначала обхожу поочередно всех невменяемых товарищей и отвешиваю каждому по нескольку тонизирующих пощечин. В том числе и Ольге, пусть и осознаю, что лучше бы не приводить ее в чувство, пока окончательно не прояснится судьба Эдика. После чего разворачиваюсь и, зовя его по имени, иду туда, где видел мальчика в последний раз.

Еще одно случившееся в «Кальдере» любопытное изменение я обнаруживаю, когда гляжу на водоворот. Опрометчиво полагаться в темноте на зрение и слух, но мне кажется, что доносящийся с востока шум стал заметно тише. И еще я неожиданно замечаю под мостом звезды. Их не столь много, как на небе, и все они дрожат так, словно их безостановочно трясут, пытаясь просеять на огромном решете.

Эй, да ведь это река! По руслу снова течет река, и заполнила она его уже почти наполовину. Это в ее мутной волнующейся поверхности отражаются звезды. А шум ослаб, поскольку теперь я слышу лишь один далекий грохот водопада. Рев же водоворота утих из-за того, что сливная воронка перекрыта и вся когда-то уходившая в нее вода хлынула по старому пути. И если «Кальдере» суждено просуществовать в закупоренном виде до весны, Обь неминуемо заполнит ее доверху и двинет на север прежней дорогой. А на месте погибшего Новосибирска разольется новое Обское море – глубокое, идеально круглое и с отвесными монолитными берегами. То самое море, чье появление ожидалось здесь еще в первый месяц со дня образования «Кальдеры».

Там, где недавно стояли багорщики, лежит непонятная бесформенная груда. Фонарика у меня нет, и в темноте кажется, что весь край моста засыпан большими, туго набитыми мешками. Определить, что это не мешки, а тела, удается, лишь когда я подхожу ближе. Такое впечатление, что, пока мы валялись без памяти, здесь успела разыграться и закончиться нешуточная битва. Кто с кем воевал, тоже понятно. Впрочем, смутно верится, что молчуны перегрызлись между собой и перебили друг друга. Больше похоже на то, что сгинувшая бесследно Душа Антея просто покинула их и прикончила таким образом своих могучих бойцов скопом.

Отчаянно не хочется думать, что где-то среди них лежит тело Эдика. Надо полагать, паразитировавшая в нем тварь, которую, со слов Ефремова, Душа Антея называла Поздним, тоже покинула своего носителя. Я продолжаю настойчиво звать мальчика, ибо верю: расставание Mantus sapiens с человеком имеет все шансы завершиться полюбовно. Наглядный пример тому – Лев Карлович. Все-таки разумная мантия и существо, которое произнесло Финальное Слово, одного поля ягоды, а значит, их симбиоз с человеком должен, в принципе, протекать одинаково.

Отчего же тогда погибли молчуны? Все очень просто. Попробуй-ка выжить без поддержки Души Антея, когда твое тело слеплено из полудюжины других тел, причем слеплено топорно и явно без учета анатомических особенностей строительного материала. Поэтому немудрено, что багорщики оказались абсолютно не приспособлены к самостоятельному существованию.

– Эдик! – в который раз окликаю я малыша и уже готов проклясть себя и Ефремова за то, что мы натворили, как вдруг откуда-то из темноты до меня долетают надрывные всхлипывания. Нет сомнений в том, что неподалеку плачет ребенок, и я устремляюсь туда, стараясь идти аккуратно, дабы ненароком не споткнуться об Эдика. И хоть до этого я никогда не слышал его голос, надо быть идиотом, чтобы подумать, будто во мраке может скрываться кто-то другой.

Я пока не вижу мальчика, но, судя по плачу, с ним не случилось ничего серьезного. Если бы у него что-то болело, он рыдал бы куда громче и жалобнее. А так хлюпают носом лишь напуганные или обиженные дети. Не знаю, как насчет обиды, но напугаться Эдику было с чего. Ефремов говорил, что все расставшиеся с Душой Антея носители страдают глубоким провалом в памяти и совершенно не помнят, как они жили и что делали, находясь под тотальным контролем этого паразита. Будь мне столько лет, сколько Эдику, и окажись я на его месте, тоже небось растерялся бы, обнаружив себя холодной ночью бог знает где рядом с какими-то мертвыми уродами.

Неудивительно, что поначалу мальчик и от меня шарахается, как от чумы, хотя я вроде бы предупреждаю о своем приближении, выкрикивая его имя. Он хочет убежать, но сразу натыкается на труп багорщика и останавливается, сжавшись при этом, словно в ожидании головомойки. Неужто во мраке я кажусь таким жутким, что даже мой дружелюбный тон не успокаивает ребенка?

– Эдик, ты меня не узнаешь? Это же я, дядя Тихон! – напоминаю я, садясь перед ним на корточки.

– Я не Эдик, – отвечает тот, стуча зубами одновременно и от страха, и от холода. – Меня зовут Денис.

Не сказать, что я удивлен, когда считавшийся прежде немым ребенок говорит со мной совершенно нормальной речью, – ведь Ефремов предполагал, в чем кроется причина его немоты. Но все равно, слышать его первые слова непривычно и радостно – так, словно малыш долгое время болел и вдруг чудесным образом исцелился.

– Вот как? – усмехаюсь я, после чего стягиваю с себя куртку и укутываю ею продрогшего мальчугана. – Ну здравствуй, Денис. Значит, ты меня совсем не помнишь? Что ж, это бывает.

– Помню, – неожиданно признается бывший Эдик. – Вы мне снились. И еще много людей снилось. Только это был страшный сон. И очень долгий. Я таких долгих снов никогда раньше не видел… А где моя мама?

– Эдик!..

Если бы я благоразумно не отступил в сторону, подлетевшая к нам Ольга, наверное, просто оттолкнула бы меня от Дениса прямо на трупы молчунов. Переполняемая эмоциями, – на сей раз, слава богу, положительными, – она даже не задумывается над тем, что малыш может ее не узнать и принять за чужую женщину. К счастью для Кленовской, Денис не напуган ее неуемной радостью, поскольку узнает и Ольгу, которая «снилась» ему намного дольше, чем я. Вероятно, от мысли, что он теперь не одинок, мальчик безропотно позволяет Ольге тискать себя в объятьях и целовать. После чего, когда она немного остыла, сообщает и ей свое настоящее имя. А опекунша, в свою очередь, просит повторить его снова и снова, потому что на нее говорящий Эдик производит и вовсе сногсшибательное впечатление.