– Хватайте магистра и выводите его к тем ограждениям! – приказал я ему и его людям. – Я и Раймонд на прикрытии. Шевелитесь, черт бы вас побрал!
Что-то тупое, очевидно мощная ружейная пуля, с такой силой ударило меня в левое бедро, что я отшатнулся назад и грохнулся на спину. Буквально разорвавший вслед за этим тишину грохот десятка различных стволов совпал с нахлынувшей волной нестерпимой боли, настолько неожиданной, что на мгновение я даже отключился от происходящего...
Будто сквозь багровую пелену я наблюдал, как рядом со мной плюхнулось мертвое тело магистра Жерара и его ткнувшееся щекой в грязь лицо уставилось на меня единственным безжизненным глазом. Второй же, бывший еще секунду назад на своем месте, отсутствовал вкупе с изрядной частью черепа.
Болевой шок от полученного ранения вогнал меня в ступор. Я не слышал выстрелов, но чувствовал всем телом их глухие удары по воздуху. В голове не было ни мыслей, ни даже маломальского желания отползти в сторону и спрятаться за видневшейся неподалеку академической оградой. Однако тело мое вдруг тронулось с места и независимо от моих желаний поползло по шершавым булыжникам именно в том направлении. А после этого ну совершенно необъяснимого явления замерло, прислоненное спиной к высокой бетонной ограде.
В следующий же миг весьма ощутимые удары по щекам заставили меня выйти из прострации и вновь окунуться в жуткую реальность. Приглушенная до этого шоком боль вспыхнула с удвоенной силой, и я, скрипя зубами, издал нечто среднее между стоном и животным рыком.
– Очухался? – Окровавленное лицо моего «тягача», брата Михаила, вплотную склонилось надо мной. – Сиди, не выпендривайся, сейчас жгут наложу.
Он отстегнул от своего причудливого, никогда не виденного мной ранее, автомата ремень и что есть мочи затянул его на моем бедре, пережимая задетую пулей артерию. Только тут я обратил внимание, что сижу в луже собственной крови.
– Это поможет тебе на какое-то время, – пояснил командир варшавцев, заканчивая затягивание жгута, и, отерев руки о мои штаны, спросил: – Идти сможешь?
– Не знаю... – выдавил я сквозь дикую боль. – Наверное, нет.
– А придется! – ответил как отрезал Михаил. – Сдается мне, ублюдки засекли, как мы сюда рванули, и очень скоро будут здесь.
– Где остальные? – проговорил я, хотя нутром чуял, что он мне скажет...
Михаил болезненно поморщился, сплюнул, а после произнес:
– Я да ты – вот и все «остальные». Крышка остальным, сам видел. Слышишь: добивают из-за баррикады тех, кто еще шевелится. Ваш засранец добился-таки своего, и если бы его там не угрохали, клянусь моими обожженными усами, я бы лично пристрелил этого гада! Десять братьев! Десять моих лучших ребят! Ну ладно, поднимайся, мотаем отсюда...
И он принялся помогать мне встать.
Едва моя левая нога коснулась земли, как я вновь чуть не упал – простреленное бедро мешало всей конечности не то что шагать, но и просто сгибаться. Опершись о стену, я не знал, как мне теперь быть.
– А ну кончай прыгать, как жаба перед французской кухаркой! – раздраженно бросил брат Михаил. – Давай-ка лучше стискивай зубы да хватайся за мою шею...
И, просунув голову под мою руку, он довольно споро поволок меня вдоль ограждения, стараясь при этом не отходить от стены, поскольку только рядом с ней мы были не видны сидящим за баррикадой повстанцам.
– Эй, не так быстро, ты, польский ублюдок! – невольно вырвалось у меня, когда моя больная нога подвернулась на валявшемся камне. – Один черт с площади не скрыться – прикончат на полдороге...
– Надеюсь, наши слышали стрельбу и пришлют кого-нибудь на помощь, – перехватывая поудобней мою руку, отозвался Михаил. – Ведь ты же не забыл проинструктировать своих на случай чего?
– Да вроде нет...
– А за «польского ублюдка» можешь и по морде схлопотать, учти! Я не поляк, не чех и не украинец. Я – русский!
– Вот как? Ну тогда прости, – мне хоть и было нестерпимо больно, но разговор все же немного отвлекал от этого. – А я – швед. Очень приятно...
– А-а, тоже, значит, из иммигрантов! Удивляюсь, как тебя только по службе продвинули. Только одно в толк не возьму – чего волосы-то у тебя такие черные? Насмотрелся я в своей полугрешной жизни на скандинавов и скандинавок – все сплошь приблондинистые...
– Моя мать была испанских кровей...
– Э-э-э, да какой ты к чертовой матери тогда швед! Метис! Полукровка! Помесь! ...А, нет, все не то... Или вот, точно – испаноскандинав!
– Чего-чего?
– Да, ладно, успокойся, с кем не бывает... Это все лучше, чем грекофинн или португалочех, уж поверь на слово...
Далее безопасно продвигаться было нельзя. Вплоть до находящихся по периметру площади домов, за которыми и проходила линия нашего оцепления, на пару сотен метров простиралось сплошь голое и полностью простреливаемое пространство. Единственное же, способное сойти за укрытие, сооружение являлось десятиметровым памятником Пророку Витторио, водруженному на постамент из обтесанной цельной скалы. Он-то гостеприимно и приютил меня и русского, когда мы, выдохшиеся – я от неудобства передвижения на одной ноге, а Михаил оттого, что корячил мою девяностокиллограммовую тушу, – плюхнулись у самого его основания.
Гранитный Витторио, указывающий дланью куда-то по направлению к Влтаве, был уже изрядно изувечен. Оно и понятно – летящий свинец куда разрушительней помета новопражских голубей. Рядом с нами валялись отбитые части памятника, а прямо возле моей раненой ноги притулился известный мне по многочисленным бюстам Первого Пророка его гигантский нос. Роняющий куски каменной плоти основатель Святой Европы напоминал сегодня прокаженного, требующего милостыню покрытой страшными язвами рукой...
– Проклятье, как бы нас тут его ушами не попришибало! – Сопевший, словно парогенератор, Михаил обеспокоенно задрал лицо вверх. – Да где, Эрик, эти твои уроды? Оглохли, что ли? Тут такое творится, а от них ни слуху ни духу...
Я прислонился к холодному камню пьедестала. Перед моими глазами пульсировали оранжевые круги, а боль уже рвала клещами не только ногу, а, казалось, все тело от макушки до пят. И хотя мы сидели, а не двигались, дыхание мое трепыхалось без единого намека на успокоение. На лбу же при этом выступил соленый, стекающий по щекам холодными каплями пот...
– Э-э-э, уважаемый, – проговорил брат Михаил, отирая полой плаща со своего лица кровь, сочащуюся из раны на голове, – да ты дерьмово выглядишь! Посерел вон похлеще наших беретов. Нельзя тебе здесь рассиживаться, надо тащить твою дражайшую персону в лазарет. Еще полчаса, и, пожалуй, весь истечешь! Давай-ка все же рискнем перемахнуть через площадь...
– Я больше не ходок, – просипел я пересохшим горлом. – Дуй один, а там уже решите, как меня вытащить...
– Наверное, ты прав, – не сразу, но согласился со мной Михаил и стал осторожно приподниматься с брусчатки. – Короче: я шустро – одна нога здесь, другая там. На-ка возьми моего «земляка» на всякий случай, я без него живее домчусь...