Пока телефон не зазвонил - читать онлайн книгу. Автор: Оксана Обухова cтр.№ 46

Но Дима поступил, как полный идиот. Напыжился и начал угрожать.

В чем дело? Львов не так умен, как кажется?

Или дело в чем-то еще?

Гущин стер с лицо сочувствие, стал протокольно суровым и спросил:

— И это — все?

— Ну как бы — да, — подвигав зад по стулу, кивнул Дмитрий.

Но от опытного следователя не укрылось, как в глубине глаз Львова вновь полыхнул испуг. Гущин понял, что попал в точку: «Есть что-то еще, есть!»

Задумчиво разглядывая покрывшегося испариной мужика, Стас побарабанил пальцами по столу, поджал подбородок.

— Дмитрий Михайлович, друг дорогой… Давай-ка все по-новой. И теперь уже по-чесноку. Что есть на тебя у Редькина?

Михайлович вскинул руку, истово перекрестился и, подаваясь вперед, нажал ладонью на грудь:

— Матерью клянусь, нет у Феди больше ничего!

И это показалось Гущину правдой. Маму Львов любил.

— Ну хорошо. — Стас исподлобья поглядел на Дмитрия. — А что-то вообще, есть рассказать?

Рука Львова слабо трепыхнулась, но креститься и клясться мамой, он так и не решился. Пробормотав на выдохе «черт», Дима как-то сдулся, съежился… Свесив руки вниз, почти уткнулся лбом в столешницу.

— Давай, Дима, давай, — мягко, но строго выговорил Гущин. — Начал хорошо, теперь продолжить надо.

Львов, не разгибая спины, поднял к сыщику лицо.

— Я не могу, — просипел. И тут же почти выкрикнул: — Не могу, понимаешь ты! — Дима выругался матом, обтер вялой дрожащей рукой лицо, собранное в брезгливо кислую гримасу. И признался: — Язык не ворочается.

Но лед уже тронулся. Львов признал, что есть что-то еще. Судя по перекошенному лицу и мату, это «что-то» задевало за живое, личное, нескромное. И тут признаться было тяжелее, чем в старом, даже не проступке, а недоразумении — два бестолковых недоросля подобрали не ту компанию и оказались не в том месте, в не то время.

— Дима, Янине угрожает опасность. Говори.

Львов выпрямился, задрал голову вверх и, закрыв глаза, выдавил тяжелый скрипучий выдох «а-а-а-ах». Начал говорить:

— В тот вечер… когда погибла Лара… я пошел на реку ставить на ночь ловушку на раков… Утром хотел «урожай» собрать.

Любимым местом Львова было устье высохшей речушки с обрывистым каменистым дном. Неторопливо прогуливаясь вдоль реки и почти дойдя до русла, Дмитрий услышал какую-то возню в овраге, ему почудился даже слабый девичий писк.

Оставив раколовку у камышей, Львов двинулся к «шалашу»…

— Все, — мрачно, не глядя на Гущина, произнес свидетель. — Дальше я ничего не помню. Очнулся я уже у самой воды…

О том, каким он себя обнаружил, Львову было признаваться тяжелее всего. Мужик очнулся лежащим на животе со спущенными до колен штанами, правая рука Дмитрия была до запястью вымазана в крови. На затылке раздувалась агромадная шишка, но кровь была не Львова, так как кожа от удара на черепушке не лопнула.

— Я ничего не видел, — каялся свидетель, — я ничего не помню. Последнее что помню — ветки над руслом висят, я к ним иду… Дальше — бац! И все. Темнота.

— Почему ты об этом никому не рассказал?

— О чем?! — провыл Дмитрий. — О том, что очнулся голой жопой кверху на речном бережку?! Да?!

— А следы… мгм, проникновения, ты ощущал?

Львов задышал так тяжело, словно полчаса бежал вровень с лошадью.

— Хочешь спросить, не трахнули ли меня в задницу? — По лицу депутатского мужа прошла волна штормового бешенства. С трудом удерживая речь в приделах приличий, он мотнул головой: — Нет. Но задница болела, там — синяк. — Львов подался вперед: — Понимаешь ты — синяк! Просто синяк, как будто ногой по копчику вдарили! Я в зеркало поглядел. Первым делом. Хочешь, — злобно оскалился на сыщика, — и тебе покажу. Синячище будь-здоров. Еще остался.

Дмитрий с трудом выталкивал короткие предложения, давая эти показания он облегчения уже совсем не испытывал. Каждое слово ему приходилось проталкивать сквозь сомкнутые зубы, раздвигать сведенные судорогой челюсти:

— Я отмыл руки от крови. Пришел домой. Немного выпил. Лег спать.

— А когда узнал, что той ночью убили Ларису, почему не признался, что что-то видел?

— А что я видел?! — взъярился Львов. — Что?! Я очнулся с рукой, измазанной кровью, и ничего не помнил!

Майор увел взгляд от красного потного лица напротив, посмотрел на противоположную стену. Продолжил в никуда:

— А о том, что твои показания могут помочь в расследовании, ты совсем не думал?

Дмитрий, как будто защищаясь, выставил перед собой раскрытые ладони:

— Понимаю. Можешь считать меня слабаком. Можешь. Но лучше слабаком… чем драной задницей!

Гущин покривился. Он прекрасно знал, как щепетильно в определенной среде относятся к такого рода подозрениям, но Львов?… Он-то каким боком к уркам?!

Или… как говориться, от сумы и от тюрьмы не зарекался, берег честь смолоду?

Нет, навряд ли, Дима так далеко в свою судьбу заглядывал. Скорее всего, он попросту гомофоб. Львов, по-сути, в чем-то так остался деревенским рубахой-парнем, для такого подозрения, что отымели его в укромном месте ночью — сродни вселенскому позору! Дима был готов врать, изворачиваться, возможно даже попасть под подозрение в убийстве… Тут все получалось в точности, как с шантажом Федула: недоразумение-то разъяснится, но душок останется. Очнувшись со спущенными штанами, Дмитрий думал лишь о том, что на мужских посиделках ему до конца жизни придется ждать подковырок: «Ну чо, Димон, как оно? Приятно?» Львов представлял, как за его спиной «нормальные» мужики ржать будут!

Глупец.

Если б Стас не заявил, что за Яниной охотится серийный убийца, он так бы и продолжил молчать. Сломался Дима только на страхе за приемную дочь.

— Проехали, — пожалел его майор. — А теперь к делу. Постарайся вспомнить, очнувшись и возвращаясь обратно, не видел ли ты кого на бере…

— Да я только и делаю, что день и ночь об этом думаю! — перебил Дмитрий и, взявшись двумя пальцами за футболку, поерзав, отлепил взмокшую от пота одежду от спины. — День и ночь, день и ночь…

— И как?

— А никак! Говорю же — ничего не видел.

— А давай-ка представим, что убийца Лары этого не знает. Не знает, что после удара по голове у тебя наступила краткосрочная амнезия. — Гущин намеренно разжевывал Дмитрию нюансы, дабы задать главный из вопросов: — Постарайся вспомнить, что было утром. Кто-нибудь утром прошлой субботы, не показался тебе странным? Может быть, кто-то настороженно на тебя поглядывал, как будто ждал чего-то, был, так сказать, с напружиненными ногами, готовый отпрыгнуть и убежать… — Стас старался говорить медленно, как будто гипнотизируя Львова и погружая его в транс.