Выбор оружия. Последнее слово техники - читать онлайн книгу. Автор: Иэн Бэнкс cтр.№ 159

– На работе? – Это было любопытно.

– Ха-ха. Я знал, что корабль тебе не скажет. Да, я вот уже два месяца как работаю. Перевожу документы для большой юридической фирмы.

– Вот как.

– Так о чем я? Ах да. Многие живут вполне приемлемой жизнью, да что говорить – очень даже комфортабельной. У людей могут быть хорошие квартиры, машины, отпуска… Люди могут рожать детей. Вот это здорово. На такой планете ты встречаешь гораздо больше детей. Я люблю детей. А ты?

– Да. Я думала, детей все любят.

– Ха, ну да… конечно… В некотором роде эти люди сочли бы нас отсталыми, понимаешь? Знаю, это может показаться глупым, но так оно и есть. Ты возьми их транспорт. Вот самолет у меня дома был третьего или четвертого поколения, ему почти тысяча лет! А эти люди меняют свои автомобили каждый год! У них есть упаковки, которые идут в мусор, и одноразовая одежда, и моды, которые меняются каждый год, каждый сезон!..

– Дервли…

– В сравнении с ними Культура движется с черепашьей скоростью!

– Дервли, ты о чем хотел со мной поговорить?

– А? Поговорить? – У Линтера был смущенный вид; мы повернули налево, на Пятую авеню. – Да так, ни о чем конкретном, видимо. Я просто подумал, что хорошо еще раз встретиться с тобой, прежде чем вы улетите, пожелать тебе счастливого пути. Надеюсь, ты не против. Корабль сказал, что, может, ты не захочешь спуститься, но ты ведь не сердишься, правда?

– Нет, не сержусь.

– Хорошо. Хорошо. Я не думаю… – Голос его смолк.

Мы некоторое время шли в молчании среди непрерывного покашливания, сплевывания и сопения.

Мне было невмоготу. Я хотела убраться из этого города, с этого континента, с этой планеты, оказаться на корабле, а потом улететь подальше от этой системы… но что-то заставляло меня идти рядом с ним, идти и останавливаться, спускаться и подниматься, направо и налево, словно я – еще одна послушная часть машины, предназначенная для того, чтобы двигаться, функционировать, действовать независимо от всего, не отступать, упорствовать, срываться и ошибаться, но всегда, всегда двигаться – то ли в аптеку, то ли к президенту компании, то ли просто для того, чтобы оставаться подвижной целью. Когда ты держишься за поручень на трассе, видеть не обязательно, а потому ты можешь оставаться в шорах, не видеть упавших и хромых вокруг тебя, увечных, искалеченных, что остались позади. Возможно, он был прав, и любой из нас мог остаться здесь с ним, раствориться в пространстве этого города, исчезнуть навсегда, чтобы больше никто о тебе не вспомнил, не подумал, просто подчиняться распоряжениям и порядку, делать то, что требует от тебя это место, начать падать и не останавливаться в падении, чтобы никогда не найти другой опоры, и наше кружение, вращение и корчи во время падения – именно то, чего ждет от нас город, то, что доктор прописал…

Линтер остановился. Он смотрел через железную решетку в магазин, где продавались статуэтки святых, сосуды со святой водой, Библия и ее толкования, кресты, четки, рождественские вертепы. Он смотрел на все это, а я наблюдала за ним. Он кивнул в сторону витрины.

– Знаешь, вот то, что мы потеряли. Что вы потеряли – все вы. Ощущение чуда, трепета и… греха. Эти люди знают: есть кое-что выше их понимания, кое-что может пойти не так, кое-что они сами могут сделать не так. У них все еще остается надежда, потому что у них есть возможность проиграть. Без шанса потерпеть неудачу не может быть надежды. У них надежда есть. У Культуры – только статистика. Мы – то есть Культура – слишком самоуверенны, слишком организованны и задушены. Мы выдавили жизнь из жизни, ничто не оставлено на волю случая. Кое-что должно идти не так, а если нет, это уже не жизнь. Неужели ты не понимаешь? – На его худом, темнобровом лице появилось разочарованное выражение.

– Нет, не понимаю.

Он провел рукой по волосам, тряхнул головой.

– Слушай, давай-ка поедим. Я всерьез проголодался.

– Хорошо. Веди. Куда?

– Сюда. Это кое-что особенное.

Мы двинулись дальше, подошли к углу 48-й улицы и повернули. Нас обдувал холодный ветер, летели клочки бумаги.

– Я только хочу сказать, что должна оставаться вероятность зла, иначе это будет не жизнь… хотя нет, жизнь, но лишенная всякого смысла. Не бывает взлетов без падений или света без тьмы… не то чтобы без зла не может быть добра, но возможность зла должна существовать. Этому учит церковь. Такой выбор и стоит перед человеком: он может выбирать между добром и злом. Бог не принуждает его быть злым, как не принуждает быть добрым. Выбор предоставлен человеку, как был когда-то предоставлен Адаму. Только через Бога есть возможность понять и оценить свободную волю.

Он подтолкнул меня под локоть, направляя в проулок, в дальнем конце которого сияла красно-белая вывеска. Я ощутила запах еды.

– Ты должна это увидеть. Культура так много дает нам, но на самом деле она только забирает у нас, кастрирует всех, кто в ней есть, лишает их выбора, исключает возможность стать по-настоящему хорошими или чуточку плохими. Но Бог, который присутствует во всех нас… да, и в тебе тоже, Дизиэт… может быть, даже в корабле… Бог, который видит и знает все, который всемогущ и всеведущ, как ни один корабль, ни один Разум, Бог, который владеет бесконечным знанием, он все же позволяет нам… несчастному, смешному, ошибающемуся человечеству – и больше: всечеловечеству… позволяет даже нам… позволяет, позволяет…

В проулке было темно, но я все равно должна была их заметить. Я даже не слушала толком Линтера – пусть себе болтает; даже не сосредоточивалась на том, что он говорит. Поэтому я должна была заметить их, но не увидела – вернее, увидела, когда было уже поздно.

Они появились сзади, своротили бачок для мусора, закричали, бросились к нам. Линтер повернулся, отпуская мой локоть. Я быстро крутанулась на месте. Линтер поднял руку и сказал – не прокричал – что-то: я не разобрала. На меня метнулась пригнувшаяся фигура. Я почему-то поняла, хотя и не видела этого, что в руке у него нож.

Все остается в моей памяти таким четким, таким размеренным. Я думаю, мои железы выделили какой-то секрет в тот миг, когда мозг осознал, что происходит. Мне казалось, что в проулке очень светло и все остальные двигаются медленно по своим траекториям, как вдоль лучей лазера или визирных нитей, отбрасывая перед собой внушительные тени вдоль этих линий, в направлении своего движения.

Я сделала шаг в сторону, и мальчишка с ножом проскочил мимо. Подножка правой и легкий удар по его запястью – и нож выпал из его руки. Он споткнулся, упал. Я подняла нож и забросила его подальше, потом повернулась к Линтеру.

Двое из них повалили его на землю – били руками, пинали ногами. Я слышала, как он крикнул один раз, когда я ринулась к ним, но других звуков не помню. То ли и в самом деле стояла тишина, как мне это помнится, то ли я сосредоточилась на том чувстве, которое давало больше информации, – не знаю. Я схватила одного из них за ботинки, приподняла вверх ногами так, чтобы он попал лицом на мой выставленный сапог, после чего отбросила в сторону. Другой уже вскочил. Линии по краям поля моего зрения, казалось, собираются в пучки и пульсируют, заставляя меня вспомнить о том, сколько времени было у первого – достаточно ли, чтобы очухаться, а то и найти нож. Я поняла, что делаю это не по правилам. Тот, что был передо мной, нырнул головой вниз, и я отошла в сторону, снова разворачиваясь. Я ударила его по голове, одновременно оглядываясь на первого – тот был уже на ногах и бежал ко мне, но остановился рядом с тем, кого я стукнула вторым. Тот стоял теперь у стены, держась руками за бледное лицо, по которому сочилась темная кровь.