Несмотря на относительную «незвёздность» жертв, убийства потрясли всех. Зацепило каждого, например, Битти и Таун делали стрижку у Себринга. А кто-то был приглашён в дом именно в тот вечер, но отклонил приглашение, сославшись на усталость или пребывание иод кайфом. Были и такие, кто, как, например, Боб Эванс, имел на вечер другие, более интересные планы. Все в округе только и думали о том, что на месте погибших мог оказаться именно он. Буквально за несколько месяцев до трагедии Поланский предлагал Битти взять на себя его договор аренды.
«Я посмотрел дом, и собрался, было, уже согласиться, потому что как раз задумал перебраться куда-нибудь из отеля, но тут из другой части здания появились Абигаль и Войтек, и сказали, что Роман предложил им обосноваться в этом доме. Они считали, что места хватит всем, но делить кров с кем-то ещё было не по мне». Дом Тауна на Хаттон-Драйв был недалеко от Чело-Драйв и к тому же стоял на отшибе, в самом конце шоссе, поэтому он его запер и куда-то переехал. Считалось, что у Мэнсона был список знаменитостей, в который входили Элизабет Тейлор и Стив Мак-Куин.
В это время Поланский находился в Европе, где искал натуру для съёмок фильма «День дельфинов», который он, как предполагалось, должен был снимать. За несколько дней до убийства он был в Париже и вместе с приятелем, подшофе, «сортировал» окружавших его женщин, выставляя им оценки за размер бюста. Стоит сказать, что с Шэрон они не очень-то ладили. По мнению Романа, брак не должен был ограничивать его сексуальную жизнь. В последнее время он, например, спал с Мишель Филлипс из группы «Мамас энд папас». И для Шэрон не было секретом, что муж гуляет на стороне. В день трагедии он вместе с Битти и Сильбертом находился в Лондоне. Первым же рейсом все вылетели в Лос-Анджелес. «Всю дорогу он рыдал, сидя у меня в ногах», — вспоминает Сильберт. Полиция приставила к режиссёру двух копов, и, не дав опомниться, безжалостно допрашивала. Несмотря на то, что в момент преступления Поланский был в Лондоне, он чувствовал, что полиция подозревает именно его. «Роман сам терялся в догадках, перебирая в памяти своих друзей, — рассказывает Сильберт, — ведь он спал с их подружками или с жёнами». Терзался сомнениями и по поводу возможной причастности «Папы» — Джона Филлипса, мужа Мишель — который и сам не скрывал, что угрожал режиссёру мясницким ножом.
Вспоминает Питер Барт из компании «Парамаунт», работавший с Поланским на картине «Ребёнок Розмари»: «Роман — прекрасный человек, самый начитанный и образованный режиссёр из всех, что я встречал в своей жизни. Но в те дни, почему-то, все, кто был близок к Роману, умирали. Он всегда ходил по самому краю». А в это время у Рэфелсона Бак Генри самым омерзительным образом развлекал Николсона, Шнайдера, Хоппера и им подобным, во всех подробностях рассказывая о находках полиции: «Грудь обнаружили в хлебнице, член — в бардачке машины Себринга…» Спрос на пистолеты и караульных собак резко возрос. А наглядно предупреждающие непрошеных гостей автоматические ворота в особняках, устанавливать которые в «Эпоху Водолея» считалось неприличным, стали нормой.
Народ из кожи вон лез, только бы «примазаться» к тем, кто говорил: «Меня чуть не убили». По мнению Генри, «если бы только половина из тех, кто предположительно должен был находиться в доме тем вечером, в нём оказалась, резня по числу жертв превзошла бы Джонстаун
[47]
». Казалось, люди сами хотели оказаться на месте бойни, быть растерзанными, ведомые тёмной силой своего естества. Причём это была не та, выдуманная смерть от рук «свиней», что реконструировали на экране «Бонни и Клайд», «Дикая банда», «Буч Кэссиди» или «Беспечный ездок». Сценарий реальной смерти был гораздо ярче. Смерть приводила в ужас по-настоящему, она завораживала: ведь Мэнсон сам был хиппи, а значит, — сам олицетворял суть 60-х годов. И, если Голливуд казался людям чем-то запретным, то и Мэнсона считали монстром из подсознания. «Ведь как люди рассуждали: «Раз я известен, я — знаменит, значит меня, мою жену, мою семью не могут просто так взять и убить, я этого не заслуживаю, — продолжает рассказ Генри. — Лично для меня этот случай стал определяющим моментом нашего времени. Он серьёзно повлиял на творчество каждого, заставил по-другому взглянуть на окружавших тебя людей».
Мэнсон вознамерился убедить Хоппера сыграть главную роль в киноинсценировке его жизни. Хоппер отказывался от встречи, потому что Себринг был его хорошим другом, но, в конце концов, любопытство возобладало. «Я отправился в здание суда, где его держали в клетке. Вокруг, на лужайке, совсем молоденькие девчонки разбили палаточный городок, — вспоминает Хоппер. — На лбу он вырезал крест, и я спросил, зачем? Он ответил: «Чувак, ты что, газет не читаешь? Все мои последователи сделали то же самое — когда грянет чёрная революция, по этому знаку каждый узнает, кто принадлежит мне». Я, было, подумал, что он выбрал меня, посмотрев «Беспечного ездока», но он, оказывается, видел меня по телевидению в «Защитниках», где мой герой убивает отца за то, что тот жестоко обращался с его матерью». Клич Мэнсона остался без ответа. И хотя кастинг впечатлял, а сам Мэнсон хотел быть продюсером картины, Хоппер так и не взялся за этот фильм.
По горькой иронии судьбы, трагедия произошла спустя всего два года после «Лета любви»
[48]
и лишь за неделю до Вудстока
[49]
, событий, которые должны были стать олицетворением всего лучшего, что принесли 60-е. Казалось, что в момент наивысшего расцвета дали корни и ростки будущего упадка. Время психоделиков заканчивалось: теперь «кислоту» сдабривали «спидом» и получали СТП
[50]
— новый наркотик, вызывавший паранойю. Население Хайт-Эшбери уже пало под натиском «спида» и героина, а Голливуд был вот-вот готов отправиться в путь по кокаиновому шоссе. Воздух был пропитан ощущением конца, того, что заканчивается целая эпоха, а люди, перебрав лишнего, на время попрятались. Тот же, кто мыслил апокалиптическими категориями, считал, что это старуха с косой пришла собирать свой урожай и выкосит всех без остатка. Вот как подводит итог Сильберт: «60-е кончились. По всему городу было слышно, как в туалетах спускают воду».