Напрасный труд, не по силам ноша! Неумелые дерганья вожжами
только задорили разозленных коней, они мчались все быстрее и быстрее, пока
Анжель не оставила все свои бесполезные усилия и просто не вцепилась руками в
края саней, положившись на судьбу.
На повороте сани занесло, они резко накренились, Анжель
выпустила их края, всплеснула руками – и вылетела вон вместе с шубой. Почуяв
свободу, кони понеслись с удвоенной быстротой, а Анжель еще долго лежала в
сугробе, зарывшись лицом в снег и с трудом приходя в себя.
Наконец она села, прислушиваясь к тяжелому звону в голове и
ломоте в суставах. Но нет, она ничего не сломала, не повредила.
Утерев с лица налипший снег, Анжель огляделась. Она была
одна в чистом поле, рядом с черным лесом.
Словно для того, чтобы усугубить это одиночество, краешек
солнца канул за острые еловые вершины, и тотчас небо сделалось черно-синим, и
чернота эта сгущалась с каждым мгновением, словно для того, чтобы ярче засияла
маленькая студеная звездочка, проглянувшая в вышине.
Звездочка та была одна на всем небе, как Анжель – на всей
земле.
Главное – не терять присутствия духа, решила Анжель,
постараться вспомнить, как вернуться в охотничий домик. Она немного подумала и
быстро зашагала по едва различимой дороге... Впрочем, уже через несколько
мгновений она ничего не могла различить – сгустилась ночная тьма.
Мороз вдруг унялся, воздух сделался тих и влажен. Анжель
смертельно устала от своих блужданий по сугробам. Страшно хотелось лечь прямо
на снег и хотя бы на миг смежить усталые вежды, однако Анжель уже слишком много
видела людей, уснувших сладким сном в пуховиках сугробов, под колыбельную
метели, потому и не поддалась этому смертельному соблазну.
Она шла и шла неведомо куда, стараясь только, чтобы волчий
вой все время оставался за спиной, шла, укрепляя свою веру в то, что звери ее
не сыщут, а при первом блеске зари ночной вор вернет дорогу на место, – и не
поверила ни глазам, ни ушам своим, вдруг увидав впереди желтые огоньки и
услышав рычание уже готового к прыжку зверя.
Волк! Он обошел ее, подстерег! Теперь ей не спастись.
Анжель резко развернулась, побежала, упала, запутавшись в
валежнике, с трудом перебралась через ствол и снова пустилась бежать. И вдруг
сырое похрустывание снега под ногами сменилось стеклянным скрежетом, и Анжель
лишь тогда сообразила, что это река, что она провалилась под лед и ледяные
объятия сковали ее от ног до пояса.
Прорубь или промоина? Впрочем, какая разница... так и так
погибель...
Анжель всматривалась во тьму, пытаясь разглядеть берег.
Что-то почудилось, она ринулась вперед, но дно ушло из-под ног, и Анжель
беспомощно забарахталась, пытаясь ухватиться за хрупкий лед.
Шубка и тяжелые юбки тащили Анжель на дно, а освободиться от
мокрого меха не удалось: она только вовсе обессилела. Едва уперлась руками о
края проруби, как глубинное течение стало уволакивать ее под лед.
Теряя последнюю надежду, Анжель закричала, и... И совсем
рядом ей откликнулся торжествующий вой. Чудилось, волк ухмылялся, чуя поживу.
Анжель повернулась, пытаясь уплыть как можно дальше от
волка, но ощутила еще более холодные токи и поняла, что попала на стремнину.
Все. С этим ей уже не совладать. Или волк, или река – кто-то
из этих двоих, равно алчущих, заберет себе ее тело. И, теряя разум от страха,
Анжель издала нечеловеческий, предсмертный вопль, и сперва всего лишь эхом
показался ей прозвучавший неподалеку отклик:
– Tiens ferme![41]
Нет, никакое эхо не могло облечь ее отчаянный вопль во
французскую речь – как ни обезумела Анжель, это она все-таки сообразила.
– Держись, держись! – повторял незнакомец, и Анжель
ринулась, ломая лед, к нему навстречу.
И вот наконец ее протянутые руки вцепились в мех шубы, а в
ноздри ударил запах мокрого сукна.
Незнакомец крепко прижал к себе Анжель, сделал два-три
мощных рывка и вместе с нею вырвался из смертельно-ледяных речных объятий.
Он отстранил от себя Анжель, вглядываясь в ее лицо, и вдруг
громко, утробно расхохотался.
– Я так и знал, что еще увижу тебя! Так и знал! – послышался
торжествующий голос, знакомый до тошноты, до отвращения, до смерти.
Лелуп.
Это Лелуп.
И волк.
Так он все-таки настиг ее, этот ночной хищник!
Глава 13
Роковая дама треф
Оливье де ла Фонтейн был из тех немногих счастливчиков,
которые отправились из Москвы отнюдь не с пустыми руками. В его ранце было
порядочно запасов: несколько фунтов сахару и рису, немного сухарей, бутылка
водки. Однако основную тяжесть составляли сувениры: несколько драгоценных
безделушек, и между прочими – обломок креста Ивана Великого, две серебряные
чеканки, изображавшие суд Париса на горе Иде и Нептуна на колеснице в виде
раковины, влекомой морскими конями. Кроме того, было у него несколько медалей и
усыпанная бриллиантами звезда какого-то русского князя.
Еще в ранце хранился парадный мундир Оливье и длинная
женская амазонка орехового цвета, подбитая зеленым бархатом. Оливье хотел
выкинуть платье, но пожалел и оставил, выбросил только свои парадные белые
лосины, предвидя, что они не скоро ему понадобятся.
Время показало, что он был прав: о парадах никто не
помышлял, а из амазонской юбки Оливье сам сшил себе двойной жилет и простегал
его; верхнюю же часть платья отдал какой-то маркитантке за бутылку рома. Еще он
случайно разжился большим воротником, подбитым горностаем, но не переставал
ругательски ругать себя, что вовремя не позаботился о хорошей шубе. И вот
как-то раз судьба оказалась к нему благосклонна. Небольшая группа казаков,
отправившись на разведку, слишком близко подобралась к колонне отступающих и
уже изготовилась к нападению, когда из лесу показалась еще одна группа
французов. Они были на сытых, резвых лошадях, и казаки сочли неблагоразумным
связываться с превосходящими силами противника и повернули назад. Один из них
отстал, и Оливье, пришпорив своего коня, кинулся на него. Прежде чем тот успел
выстрелить, француз схватил его за ворот полушубка, но тут откуда ни возьмись
появился громадный всадник в дохе (из вновь прибывших) и тоже ухватился за
казака.