Основной задачей поста №9 было наблюдать, не рыщут ли поблизости русские диверсанты. В случае их появления солдаты должны были поднять тревогу и дать наглецам отпор.
Диверсантов было не видать. Лишь только иногда в стеклянном серо-синем небе со словно бы приклеенными белыми облаками, проносились штурмовики, наведенные пронырливыми рейдовыми группами спецназа «Скорпион» на вскрытые лагеря русских.
Джунгли бомбили баками с зажигательной росой. Старались сбрасывать их так, чтобы поджечь лес по периметру вокруг обнаруженного русского лагеря. А вдруг получится поймать русских в кольцо лесного пожара и выбить всех, до единого, россыпью смертоносной мелочи из тяжелых кассет?
Следом за штурмовиками тянулись пузаны-торпедоносцы – с этими самыми кассетами.
К авиации Додар относился с нежностью. Ведь в ней когда-то служил его закадычный друг Хавиз, пока не разбился во время учебного вылета. Додар всегда провожал флуггеры взглядом, исполненным чистой радости.
Там вдалеке сыпались на русских бомбы. Дрожала земля, чадным адским пламенем полыхали деревья. Но потом заряжал ливень (в это время года на Грозном дождило по два-три раза в день) и воцарялся цельный, как гранит, шорох струй, который Додар был готов называть «тишиной».
Тогда он принимался читать.
До чтения Додар дошел не сразу, вначале довольствовался картинками. Он смотрел на них так часто и подолгу, что однажды обнаружил, что способен с закрытыми глазами пересчитать маленькие бриллианты на подвеске красавицы со страницы 237 и лепестки ромашки, что подносит она к губам, на странице 120. Так и с ума сойти недолго!
Главное же, Додару страстно хотелось знать, как Её зовут.
Он выпросил у сержанта Руза переводчик, который был положен тому как командиру поста. Несколько дней провозился с настройками – сказывался недостаток опыта. Но потом все-таки приловчился понемногу читать.
Первым делом он облизал сканером подпись под портретом. «Tatiana Larina» – проступило на дисплее.
«Значит, Tatiana – это фамилия. А Larina – имя!»
Додар неописуемо обрадовался.
"Larina… Larina… " – повторял он, беззвучно шевеля полными смуглыми губами.
Поначалу он делал ударение на французский манер – на последнем слоге. Но вскоре обнаружил, что если похерить вторую гласную "а" и перенести ударение на "i", получится даже нежнее. Ведь Larin – это как Ясмин или Гарбин, почти нормальное женское имя. Додар удовлетворенно ухмыльнулся – еще одна загадка разгадана!
Боевые товарищи были начеку.
– Чего ты там лыбишься? – мрачно поинтересовался рядовой Саккар.
– Что, нельзя?
– Слышал, семнадцатый пост орхидеи сожрали?
– Вчера ж вроде был пятнадцатый?
– Может и пятнадцатый…
– Так пятнадцатый или семнадцатый?
– Хрен его разберет!
– Я думал, официально сообщили.
– Да нет, слухи только…
– «Слухи есть наивреднейший инструмент деморализация солдата, психическое оружие массового поражения!» – процитировал Додар из речи адмирала Шахрави перед Народным Диваном. Незадолго до отправки на фронт они учили ее наизусть. – Вот дождемся, когда командование реальную информацию пришлет, тогда и поговорим.
– Дождешься ты, как же… – ворчал в ответ Саккар.
С недавних пор Додар физически не мог поддерживать беседы о хищных орхидеях. Да, они опасны. И, без сомнений, следует держать ухо востро, не то удушливой ночью какой-нибудь особо шустрый цветочек протянет к тебе свои чувствительные к инфракрасному излучению корни-щупальца, задушит тебя и высосет, как паук муху. Да, такие случаи бывали. И якобы неоднократно. Все это очень, очень важно. Но даже о самом важном невозможно говорить три часа каждый день!
Последние слова Додар был готов проорать дурным надсадным голосом. Когда его товарищи принимались привычно дивиться проделкам людоедских растений, Додару казалось, что Larin из книжки смотрит на него укоризненно.
Итак, Саккар ушел обиженным. Ведь орхидеи – это только повод поболтать. Теперь они втроем – Саккар, Нух и сержант – будут шептаться, что Додар зазнался.
Только Додару было все равно. Он поразительно легко переносил свою растущую отчужденность от товарищей. Ведь теперь он был не одинок.
Помимо происков хищных орхидей, чьи оборчатые расхристанные туши они с упоением счищали со ствола и ветвей в качестве утренней гимнастики, в дежурных ходили еще две темы.
Первая: когда наконец пришлют обещанное чудо-оружие, которое выкурит русских из джунглей?
И вторая: когда же все-таки их отправят в Москву, где каждый боец сможет помочиться на небоскребы Красной Площади?
Шли недели, с Москвой ясности не прибавлялось. Но чудо-оружие действительно прибыло. Им оказался… вольтурнианский всеяд. Тварь отвратительная, да вдобавок еще и «акселерированная», с улучшенной управляемостью и способностью соображать.
В вивариях на планете Вольтурн этих зверьков наплодили в числе, близком к апокалиптическому. Благо размножались всеяды четыре раза в год, а ели, в полном согласии со своим названием, даже помои и просроченные ядохимикаты.
Предполагалось, что шустрые и злобные вольтурнианские всеяды, способные плеваться кислотой, кусаться и отравлять воздух неописуемой вонью (правда, последнее лишь в период спаривания), быстро наводнят леса Грозного и сделают жизнь русских партизан невыносимой.
О том, насколько сильно отравлена жизнь русских, обитателям поста №9 судить было сложно. С собственной же ясность была полной – отстрел всеядов стал для них такой же рутиной, как и очистка радиуса безопасности от орхидей.
Поначалу сержант Руз не решался отдать приказ на истребление безголовых, отталкивающего вида тварей. Ведь все-таки казенное добро. Но после того, как рядовому Саккару плевок всеяда прожег голень до самого сустава, сержант переменил мнение.
По «чудо-оружию» стреляли одиночными из автоматов, и даже, случалось, из пулеметов, которыми были оборудованы стрелковые площадки первого этажа. Азартно, с озорными прибаутками наблюдали за тем, как пули разносят в клочья диспропорциональные многоногие тушки. Между соседними постами установилось даже нечто вроде состязания, кто сколько завалит.
– Исчадия Ангра-Манью, – шипел Додар, выцеливая тварей в малахитовой шапке соседнего дерева.
– Патроны береги, – ворчал сержант.
– Дети грязи, вот я вас сейчас…
Несколько последних дней тема детей интересовала Додара весьма живо. Началось, как обычно, с книги.
На одной из картинок была изображена Larin, передающая письмо круглолицему мальчику лет семи. Додару вдруг подумалось, что мальчик этот – сын Larin, уж больно ласково касалась она рукой его белокурой головки. Из того факта, что у совсем молодой Larin есть сын следовало, что она принадлежит к касте пехлеванов, а может и заотаров, каковые, в отличие от демов и энтли, обладали безусловным репродуктивным правом с 15 лет. Между прочим это означало, что у Larin должен быть и муж! Выходит, хилый, с дегенеративным лицом и нелепо зачесанными на лоб волосами мужчина, который встречается на большей половине иллюстраций, и есть этот самый муж!