Вот и тогда я поглядывал по сторонам – в горячем тумане едва проступали силуэты боевых машин, сновали рассредоточившиеся циклопы, серела неясная громада безымянной горы – и чутко прислушивался к себе.
Затем, приняв решение, я соскочил с «Тарпана» на землю и вполголоса скомандовал:
– Колбас, Черныш, за мной! Остальным – ждать.
Колбас был нашим штатным наблюдателем. Своего рода ходячей станцией обнаружения, нашпигованной всеми теми техническими средствами, которые в подметки не годятся командирской интуиции. Однако моей интуиции требовалась пища, которую могла дать только аппаратура Колбаса…
Благодаря чудесной механике «Богатырей», мы легко взбежали по крутому склону и, почти достигнув вершины, схоронились за гребнем.
Где-то там, впереди, в молочном сумраке, лежало лавовое плато, разрубленное надвое той самой глубокой расселиной, которая являлась нашей конечной целью.
Казалось бы, чего проще – подъезжай к ней на полной скорости на «Тарпанах», в авральном темпе разгружай силумитовые заряды, опускай их в расселину и дело в шляпе… Но совсем близко от расселины проходил край гигантского вала, окружавшего шахту «Берты». Такого точно вала, с которым мы уже столкнулись сегодня возле «Доры».
Откуда берутся эти валы, долго гадать не приходилось. Астрофаги рыли шахты, выжигая породу позитронными излучателями. Основная масса породы аннигилировала, но часть ее под воздействием вторичного излучения просто испарялась, а некоторые фракции спекались с пылью или реагировали с крошечными капельками влаги, рассеянной в воздухе. Так рождался своеобразный минерал техногенного происхождения, я бы назвал его «ягнувит»…
И ладно бы вал. Ладно бы из ягнувита. Все это само по себе – не хорошо и не плохо. Но ведь на валу были расставлены страховидные зенитные башни ягну – те самые «головы акул-молотов» на пухлых «кактусах», за уничтожение которых в районе «Доры» нам всем по медальке надо бы повесить.
Если верить карте, полученной от Бондаровича, пространство между нашим рубежом развертывания и расселиной могло простреливаться семью «акульими головами».
С другой стороны, на той же карте Бондаровича целых шесть из семи установок были маркированы как «предположительно уничтоженные». Кем и когда – не вопрос. Ракетами с борта рейдеров и «Муренами» штурмовиков в ходе первого удара.
«Слишком хорошо, чтобы быть правдой», – думал я, нашаривая гребень вала визирным раструбом, укрепленным на плече Колбаса.
– Ну-ка, Сенечка, – попросил я Колбаса, – дай мне седьмой диапазон… И будь добр, фильтрацию по красно-оранжевой части спектра…
– Даю! – бодро отвечал тот.
Я чувствовал себя старинным ученым, который припал к окуляру оптического микроскопа и вращает верньеры фокусировки. Вот перед взором серая пористая муть, вот проносятся какие-то мушки, сяжки, штришки… И вдруг – чудо! Взору открывается инфузория-туфелька во всем своем простейшем великолепии! Все эти ее реснички-вакуольки, митохондрии-мембранки…
Так и я, продравшись через дебри цифровой галиматьи, увидел наконец свою инфузорию.
В ровном синтезированном сталисто-голубом свете возвышался вал. Его гребень был повсюду изрыт воронками, местами словно изрублен гигантским мачете… и лишь крошечные нетронутые участки напоминали, что когда-то вал был гладким и ровным.
От двух отмеченных на карте зенитных башен остались лишь воспоминания.
О трех других сказать что-либо определенное было трудно. Внешне они выглядели почти нетронутыми. Но, памятуя о том, как наши ракеты на гиперзвуке проходят эти башни насквозь и те стоят «как живые», я хотел надеяться на лучшее.
И наконец, еще пара башен – как назло, они стояли ровно над расселиной – не только выглядела невредимой, но и выказывала явные признаки активности.
– Командир, – тихо, почти шепотом позвал меня Колбас. – Слышь, командир, не туда глядишь! Возьми четыре больших деления выше.
Четыре больших деления – это в нашем случае было градусов сорок по углу места. И соответственно около двух километров вверх от гребня вала.
Если раньше я был кабинетным биологом-любителем при инфузории, то теперь почувствовал себя секретным инфекционистом, напоровшимся на неизвестную науке ораву хищных вирусов.
Над шахтой «Берты» висело с полсотни паладинов. Они пребывали в какой-то противоестественной спячке, как осенние пчелы: висели на месте и лишь едва заметно покачивались в восходящих из шахты потоках воздуха.
А теперь вопрос: что могут тридцать осназовцев противопоставить пятидесяти паладинам?
Ответ: ничего.
Выполнить боевую задачу – невозможно.
Все старания – коту под хвост.
Впрочем, я ведь с самого начала окрестил рейд на Алборз «Операцией „Самоубийство“…
Не отрываясь от созерцания паладинов, я быстро прокрутил в памяти все, что в плане Бондаровича предусматривалось на случай эвакуации при невыполненной боевой задаче.
Грузиться на «Тарпаны»… Искать маршрут отхода… Отступать к заливу…
От всего этого тошнило. Но где варианты?
Погибнуть в неравном бою? Ладно самому сгореть – так еще и ребят погубить!
Нельзя.
Или – была не была! – рвануть сейчас на полной скорости к расселине… Не разгружая заряды, уронить их туда вместе с «Тарпанами»…
Нет, не пройдет.
Пора было командовать «отбой». Я набрал в легкие воздуха… но в этот миг картинка исчезла.
– Что за херня? – спросил обескураженный Колбас.
– Вот именно!
– С приборами вроде полный порядок…
– Может, помехи? – вяло предположил я.
– Чьи это? – не понял Колбас.
И тут меня осенило.
– Наши помехи. Наши. Н-а-ш-и!
Конечно же, это было «Сияние». Комбинированная оптико-электронная завеса, поставленная то ли нами, то ли немцами.
«Анадырь»! Наш сигнал прошел! И механизмы воздушно-космической операции прикрытия неумолимо набирают обороты!
«Сияние» – это только запев нашей песни.
Сейчас такой сводный хор грянет, что ягну оглохнут!
Но оглохнут они не надолго. А значит, нельзя терять ни секунды.
– Рота, слушай приказ! «Тарпанам» – выйти на маршрут и совершить бросок к расселине. Всему спешенному составу повзводно цепью за «Тарпанами» – бегом марш! Для преодоления открытого участка плато разрешаю использовать реактивные ранцы в режиме «Икар».
Конечно, ресурс ранцев следовало экономить – он невелик, ведь мы не «Дюрандали». А нам еще в расселине на них летать. С другой стороны, если циклопов перебьют на пути к расселине, какой же толк в ранцах? Я первым подал пример – раскрыл крылья и взмыл над вершиной горы.