Время - московское! - читать онлайн книгу. Автор: Александр Зорич cтр.№ 83

И кто бы возражал? Да никто! Кроме… ну разумеется, кроме академика Двинского!

— Не сочтите за труд отложить голосование на минуточку, — попросил он. — Я хотел бы сказать два слова… О научной солидарности, с вашего позволения.

О научной солидарности! При всем демократизме наших совещаний, попробовал бы кто-то другой после предложения Колесникова о голосовании порассуждать на подобные темы!

Тут уместно пояснение.

У нас их было трое, «священных монстров», как выражалась Таня, — Колесников, Индрик и Двинский.

Командовал всеми силами нашего соединения генерал-майор ГАБ Демьян Феофанович Колесников.

Иван Денисович Индрик, доктор психологических наук и, несомненно, тоже офицер ГАБ не ниже полковника, официально командовал «всего лишь» научно-исследовательской частью. Однако Ивану Денисовичу всегда удавалось дать столь четкую и взвешенную оценку любой проблемы, что его мнение по большинству вопросов оказывалось решающим и охотно поддерживалось Колесниковым. Поэтому Индрика можно назвать генеральным консультантом и душой операции «Очищение».

И, наконец, Константин Алексеевич Двинский. Академик, физик, инженер, один из патриархов Технограда. Создатель теории границы, положенной в основу технологии Х-крейсеров.

Он ничем не командовал, но никому и не подчинялся. Авторитет же его был огромен.

Вместе с Константином Алексеевичем на Глагол направлялись полсотни самых разнообразных специалистов, в компанию которых Таня со своей экзотической ксеноархеологией вписалась вполне органично. Потому что, кроме физиков, химиков, математиков, астрономов и геологов, под началом Двинского находились: пять спелеологов, два астроботаника, сейсмолог, палеолог, ихтиолог, конхиолог, семасиолог, философ-онтолог, философ-гносеолог и православный богослов отец Василий. Все это аморфное скопление штатской публики, располагающее, между прочим, тремя десятками единиц бронетехники и сотней солдат для охраны, в документах проходило как «Отряд 200». Однако с легкой руки Индрика это скучное поименование было перекроено в «осназ Двинского».

Что бы ни собирался сказать академик (а говорил он порой вещи совершенно неуместные или как минимум необязательные), все члены совещания приготовились послушно внимать — кто с любопытством, а кто с плохо скрываемым унынием.

— Я уже давно смирился с тем, что наша… научная экспедиция… носит не вполне обычный характер и будет сопровождаться человеческими жертвами. Что ж, это печально, но, исходя из сложившихся обстоятельств, неизбежно. Однако сейчас, если только я правильно вас понял, коллеги… товарищи военные, вы намерены поставить на голосование вопрос об убийстве нескольких десятков людей. Причем на этот раз речь идет не о солдатах врага, а о персонале научных станций. А ведь эти люди уже не первый год занимаются тем же, чем намерены заняться после их убийства и мы: исследованием планеты Глагол. Давайте забудем на минуточку о возможной военной направленности их исследований… О том, что часть конкордианских ученых, находясь под идеологическим прессингом своего правительства, мечтает о скорейшей победе над нашей родиной… Я уверен, что в конечном итоге движет ими вовсе не ненависть к Объединенным Нациям и не меркантильный расчет… Что в основе их действий лежит общечеловеческая, неизбывная тяга к познанию… Как сказал бы отец Василий, любомудрие…

«О, как они прекрасны — эти конкордианские рыцари науки, порожденные воображением академика», — вздохнул я.

— И этих людей мы сейчас замышляем убить! Прямо на рабочих местах! Вот я представляю себе подобную ситуацию… Иду я по Технограду… Скажем, из своего кабинета по направлению к… к…

— К кабинету своего заместителя? — предложил Иван Денисович.

— Да нет же! К этому… прости господи… вихревому бассейну! Готовлюсь к очередной серии экспериментов… Как вдруг все взрывается, горит, грохочет и меня вульгарнейшим образом разрывает на кусочки! Вот что я себе представляю, товарищи военные. Хочу вам сказать, что я полностью солидарен с конкордианским персоналом, который несет свою научную вахту на станциях «Рошни». И я протестую! — Двинский неожиданно и резко повысил голос. — Протестую! И готов объявить голодовку! Отказаться от участия в экспедиции! И вообше от всякого участия в подобном кровавом предприятии! Если только вы, товарищи, — заключил он тихонько, явно напуганный собственным криком, — намерены путем голосования благословить убийство безоружных ученых… и лаборантов.

В начале выступления академика Колесников пытался миролюбиво улыбаться, но вскоре стремительно помрачнел. Да, Демьян Феофанович не на шутку разозлился, о чем свидетельствовали побагровевшие щеки и побелевший кончик носа, и был готов сообщить академику нечто очень и очень резкое…

Но не успел. Иван Денисович ловко перехватил инициативу:

— Константин Алексеевич, дорогой, спасибо вам за замечательное выступление. Очень своевременное выступление! В самом деле, что-то нас заносит… Сказывается напряжение… На войне чересчур легко сделать необдуманный шаг… В то время как научная солидарность, которая, по сути, является одной из форм гуманизма…

«Черт, да решайте уже что-нибудь, — подумал я устало. — Давайте поскорее воевать, пока в системе нет ни одного клонского звездолета!»

От интенсивной эксплуатации Х-крейсеров во время битвы за Восемьсот Первый парсек комфортнее и надежнее эти корабли никак не стали. Только наоборот.

Даже в «штабном зале», самом большом обитаемом помещении Х-крейсера, было душно, влажно, сумеречно и холодно. Как мне показалось, температура за время нашей дискуссии упала градусов на пять. Безумно хотелось курить, но это строго возбранялось везде, кроме капитанского салона и крошечных тамбуров перед гальюнами.

Каждую минуту нашего пребывания в граничном слое X-матрицы полтора кило люксогена отрабатывались в активном цикле стабилизации и превращались в шлак.

В штатном режиме шлак перемешивался в утилизаторе с веществом-поглотителем и помещался в изолирующие ампулы, годные к многодневному хранению.

В том самом утилизаторе, который вышел из строя час назад.

На время ремонта шлак, прожигающий обычную сталь, как уголек — лист папиросной бумаги, пришлось перенаправить в аварийный бункер с хризолиновой облицовкой.

У бункера дежурили два техника в скафандрах. На вооружении у техников состояли ведра с поглотителем и совковые лопаты. Когда в бункер с вкрадчивым шипением поступала очередная порция шлака, один техник вручную отдраивал люк, а второй быстро вбрасывал в него несколько лопат поглотителя.

Поглотитель трещал и плевался струями радиоактивного дыма. Люк спешно задраивали. Затем из принесенного ручного дезактиватора распыляли «аэрозоль Д». Аэрозоль связывал частички радиоактивного дыма и оседал повсюду в виде гнусной салатовой слизи.

На подаче ведер со свежим поглотителем стояла четверть всего экипажа.

Ясное дело, продолжаться долго подобный аврал не мог. И пока Иван Денисович под тяжелым взглядом генерал-майора восхвалял гуманизм академика Двинского, столбик температурного датчика бункера подступил к красной отметке и почти моментально перемахнул ее.