Сбежавший жених - читать онлайн книгу. Автор: Эльза Вернер cтр.№ 64

– Да, я пойду к отцу! – воскликнула она. – Я буду на коленях умолять его не разлучать нас! Ты ведь не мог сделать ничего такого ужасного, непоправимого; он выслушает меня. Но разве не лучше было, если бы и ты пошел со мной?

– Нет, это ничего не изменит. Иди… иди же, время дорого. – Барон почти со страхом торопил ее, но когда она действительно пошла, он вдруг протянул к ней обе руки. – Майя! Скажи еще раз, что ты любишь меня, что ты пойдешь со мной, несмотря ни на что!

Девушка бросилась назад и прижалась к нему.

– Ты боишься, что я могу передумать? Я разделю с тобой все, Оскар, даже самое плохое! Ничто, ничто не разлучит нас с тобой!

– Благодарю тебя! – с чувством сказал барон. В его голосе слышалась тихая, мягкая, дрожащая нота, а мрачный огонь в глазах потух, они блестели глубокой нежностью. – Благодарю, моя Майя! Ты не знаешь, что ты даешь мне этими словами, они искупают всю мою вину. Может быть, ты узнаешь сейчас от отца то, что я не могу тебе сказать; если все осудят и отвернутся от меня, то вспомни, что я люблю тебя, люблю безгранично. Как я люблю тебя, я сам чувствую только теперь, и докажу тебе свою любовь.

– Оскар, ты ведь останешься здесь? – спросила Майя, томимая мрачным предчувствием.

– Я останусь в Оденсберге, даю тебе слово. Иди же, дитя!

Барон еще раз поцеловал невесту и выпустил ее руки, она медленно ушла. У кустов она обернулась, Вильденроде стоял неподвижно и смотрел ей вслед, но он улыбался, и это немного успокоило девушку; она быстро пошла дальше по окутанному туманом парку.

Оскар следил взглядом за ее стройной фигуркой, пока она не скрылась, потом медленно вернулся к скале и ощупал рукой карман на груди, там лежали его деньги и еще что-то, взятое им на случай. Теперь он наступил. Но нет, не здесь, не так близко от дома! Часом позже, часом раньше – не все ли равно, а ночь больше подходила его намерению.

– Бедная Майя! – тихо произнес он. – Ты будешь горько плакать, но отец примет тебя в свои объятия. Ты права – такая жизнь и мой позор убили бы тебя. Ты будешь спасена, я пойду один навстречу… гибели.

Фамильное кладбище семьи Дернбургов находилось в конце парка и представляло собой место, окруженное темными елями, простые мраморные памятники украшали зеленые, увитые плющом могилы. Здесь покоились отец и жена Дернбурга, здесь же нашел себе последнее пристанище и его сын Эрих.

Вдова Эриха еще оставалась на могиле, но ветер, становившийся все сильнее и порывистей, напомнил ей наконец, что пора уходить. Она наклонилась, чтобы поправить свежий венок на могиле, но вдруг сильно вздрогнула и выпрямилась: из-за елей вышел Эгберт Рунек и остановился против нее. Очевидно, и он не ожидал встречи, но быстро пришел в себя и сказал кланяясь:

– Прошу прощения, если помешал, я думал, что здесь никого нет.

– Вы в Оденсберге, господин Рунек? – спросила Цецилия, не скрывая удивления.

– Я был у господина Дернбурга и не хотел упустить случай побывать на могиле друга. Я вижу ее в первый и, конечно, в последний раз. – Его взгляд скользнул по одетой в креп фигуре Цецилии. Он подошел к могиле и долго молча смотрел на нее. – Бедный Эрих! – сказал он после паузы. – Ему пришлось так рано проститься с жизнью, и все-таки… такой смерти можно позавидовать – умер в полном расцвете счастья!

– Вы ошибаетесь. Эрих умер не с этим чувством, – тихо сказала Цецилия.

– Вы хотите сказать, что он чувствовал приближение смерти и его мучила тоска разлуки? Но я слышал, что смерть застала его врасплох, что, когда у него горлом хлынула кровь, он был совершенно здоров, а потом уже не приходил в сознание.

– Не знаю, для меня в последних минутах жизни Эриха есть что-то загадочное, – взволнованно возразила молодая женщина. – Когда он незадолго перед смертью открыл глаза, я видела, что он узнал меня; этот взгляд преследует меня до сих пор, я не могу освободиться от него, он был полон такой боли и упрека, как будто Эрих знал или подозревал…

– Что он мог подозревать? – поспешно спросил Рунек.

Цецилия молчала, здесь меньше чем где-нибудь в другом месте она могла сказать, чего боялась.

– Брат думает, что это мое воображение, – уклончиво возразила она. – Может быть, он и прав, но это воспоминание мучит меня и всегда будет мучить.

Она наклонила голову, прощаясь с Эгбертом, и хотела уйти; он явно боролся с собой, но потом сделал движение, как будто желая удержать ее.

– Я думаю, будет лучше, если я приготовлю вас к известию, которое встретит вас дома. Барон Вильденроде уехал.

– Мой брат? – воскликнула Цецилия с испугом, полным предчувствия. – И вы в Оденсберге? Что вы сделали?

– Исполнил тягостный долг, – серьезно ответил Эгберт. – Ваш брат не оставил мне выбора. Он был предупрежден через вас и мог бы довольствоваться тем, чего уже достиг… нельзя же было принести в жертву Майю! Я открыл глаза вашему свекру.

– А Оскар? Он уехал, говорите вы? Куда?

– В настоящее время этого никто не знает, но, во всяком случае, вас он известит об этом. Однако вас это не касается, и любовь к вам вашего свекра не уменьшилась, он знает, что вы не заслуживаете упрека.

– Разве дело во мне? – горячо воскликнула молодая женщина. – Неужели вы думаете, что я могу спокойно жить в Оденсберге, когда мой брат опять блуждает по свету в борьбе с враждебными силами, которые уже сбили его с толку? Вы исполнили свой долг – пусть так! Что за дело такой железной натуре, как ваша, кого и что вы уничтожили при этом!

– Цецилия! – перебил ее Рунек, и в его голосе слышалась мука, которую он испытывал, слушая эти упреки, но молодая женщина продолжала с возрастающей горечью:

– Брак с Майей и ее любовь спасли бы Оскара, я знаю это, потому что в нем есть предрасположение к добру. Теперь он опять брошен в прежнюю обстановку, теперь он погиб!

– И виноват я, – вы, конечно, это хотите сказать?

Цецилия не ответила, но ее глаза с отчаянием и горьким упреком смотрели на человека, стоявшего перед ней с мрачным и непреклонным взглядом.

– Вы правы, – сурово сказал Эгберг. – Провидение осудило меня приносить горе и несчастье всем, кого я люблю. Человека, который был для меня более чем отцом, я вынужден был оскорбить и обидеть до глубины души; сердце бедной Майи я должен был смертельно ранить, но самое тяжелое для меня – то горе, которое я должен был причинить вам, Цецилия, и за которое вы осуждаете меня.

Он напрасно ждал возражения, Цецилия упорно молчала. Так же, как тогда, когда они стояли у подошвы Альбенштейна, слышался шум. Этот таинственный шум то усиливался и разрастался, то вдруг стихал и замирал вместе с ветром; только теперь это был шум осенней бури, яростно трепавшей полуоголившиеся деревья. Серые тени сумерек ложились на землю, а звуки, примешивавшиеся к завыванию ветра, не походили на мирный звон колоколов; это был далекий смешанный гул, слишком неопределенный для того, чтобы можно было решить, что это такое, тем более что буря часто заглушала его. Но вот ветер стих на несколько мгновений, и гул донесся яснее, Цецилия испуганно повернула голову.