А как мы все упивались особыми отношениями президента Ельцина с алкоголем! Как мы то смеялись, то возмущались, то брезгливо морщились! Сегодня я бы уже так не наморщился. Некоторые драматические решения тех звонких лет трудновато было бы принять на совершенно трезвую голову. А принимать (во всех смыслах) – требовала острая необходимость.
Довольно легко кричать «банду Путина под суд!», почти наверняка зная, что тебя не сожгут из огнемета и не скормят злобным собакам. Совсем другое дело – пережить на самом ответственном посту, например, «Норд-Ост» и Беслан. Не покинув в решающее время должность, как это сделал в прошедшем феврале украинский Виктор Янукович.
Эпоха постмодерна породила представление о том, что политическим лидером может стать любой. Главное – каким-то образом влезть в общенациональный телевизор и, по возможности, не вылезать оттуда никогда, пока тебя с ним не разлучит политическая смерть. Ну, или, на худой конец, завести мощный блог и раскрутить его до пары миллионов посещений в день.
Я же как политический консультант на пенсии считал бы, что все претенденты на большую политику, движимые скороспелыми публичными амбициями, должны в обязательном порядке проходить психологическое лицензирование. Дипломированный психолог по итогам специального обследования должен дать ответы на два вопроса:
А) Способен ли претендент на политическое поприще постоянно и помногу, комфортно и беспечно, не испытывая угрызений совести и нарастающего страшного стресса, лгать – без чего публичная политика до недавних пор не существовала?
Б) Готов ли он, если понадобится, легко отдавать смертельные приказы, без чего тоже нередко не обходится современная власть?
В этом смысле демократическая политика, кстати, сущностно отличается от автократии. При демократии ответственность за тяжелые и тяжкие решения перераспределена между многими легитимными институтами. И потому психологический груз, выпадающий на долю всякого начальника, куда меньше. Автократ, живущий по принципу «что хочу, то и ворочу», гораздо больше подвержен риску сойти с ума, чем обычный демократический лидер.
Пребывая на обитом пороге кризиса постмодерна, мы должны многое передумать и пересмотреть. Прежде всего – пересмотреть в зеркало. Действительность оказывается куда богаче наших желаний.
Если еще вчера мы не знали, что управлять собственным письменным столом куда проще, чем государством, то сегодня-завтра нам придется это понять. Чем скорее, тем потому что – как говорил один известный в России и уже, увы, покойный политический консультант.
11
2014 год начался для России под знаком извечной тяги к теплому морю. Сначала триумфально прошла зимняя Олимпиада в Сочи – и выяснилось, что граница между зимой и теплом не так непроницаема, как нам казалось всю жизнь. Потом РФ присоединила Крым. Дальше, 17 апреля, на прямой линии с верным народом президент Владимир Путин дал понять, что присоединил бы и Аляску, пересмотрев рыночные договоренности Александра II, но только зачем – холодно там, братцы, холодно, а холодных территорий у нас у самих пруд пруди. Нет, нам подавай тепло. Которого нам так не хватает и не хватало всю нашу всемирно-историческую жизнь.
И в этот момент неизбежно возвращается в голову Василий Палыч Аксенов со своим «Островом Крымом». Великий писатель, ушедший 5 лет назад, когда о возвращении Крыма в Россию никто всерьез не задумывался. Хотя любить Аксенова сейчас не очень модно, надо признать, что он смог сформулировать некоторые важнейшие свойства русского человека. Это две основные задачи:
а) стать иностранцем, оставшись при этом русским;
б) вырваться из плена вечной русской мерзлоты (побег!) и найти Другую Россию, какая лежит непременно у теплого моря.
И тот не русский, кто всю свою жизнь не решает – хотя бы даже и тайно, для собственного бессловесного душеупотребления, – задачи а) и б).
Уже в аксеновской «Затоваренной бочкотаре» появляется далекая страна Халигалия, о которой грезит русский интеллигент Вадим Афанасьевич Дрожжинин. Умеющий кушать кофе с яблочным пирогом в гостинице «Националь» – о, вершина советской западной буржуазности! Аксеновский персонаж – главный и почти единственный специалист по этой стране из недосягаемого теплого моря. Все ее обстоятельства и подробности он знает наизусть. «По сути дела, Вадим Афанасьевич жил двойной жизнью, и вторая, халигалийская, была для него главной».
Но, конечно, попасть в Халигалию ему не суждено. Не дают виз – ни въездной, ни выездной. Зато в Халигалии на халяву запросто побывал другой герой «Бочкотары» – Володя Телескопов, простой русский разгильдяй, не знавший о Другой России ничего такого рационального. «Божий плотник», непонятно как пристроившийся на теплоход «Баскунчак» – единственное европейское судно, побывавшее в Халигалии за последние 40 лет.
Потом была виртуальная Апельсиния, в самом сердце вечной мерзлоты («Апельсины из Марокко»). В романе «Ожог» все становится уже более определенно: альтернатива вечной нашей Сибири – Европа. Мы – европейцы, лишь ошибкой Господней заброшенные на холодный, бесконечно остывающий край Вселенной. «Боже, боже, есть ли конец одиночеству?…даже тогда, безденежный и брошенный в ночь наводнения на Аптекарском острове, я был не одинок и чувствовал за своей спиной мать-Европу, и она не оставляла меня, юношу-европейца, и была она, ночная, великая и молчала. Где ты?» (© В.П. Аксенов).
Надо бежать. Больше того, улетать – другого варианта не остается. «Глухой крик цапли, В Котором Слышался Шелест Сырых Европейских Рощ, Тяжелый Полет Цапли в Европу Над Костелами Польши, Через Судеты, Через Баварию, Над Женевой, В Болота Прованса, Потом В Андалусию».
Но чтобы бежать – необходимо отделиться от России. Здесь вновь всплывает проект русского сепаратизма. Который самому Аксенову воплотить не удалось – он-то полностью остался в составе России.
В полный рост идея Другой России встает, конечно, в «Острове Крыме». Хотя «Крым» как сакральная земля появляется еще в «Ожоге». Так называется магаданская яма, в которой освобожденные из лагерей зэки ждут парохода на материк. (Беглецы – корабля на Большую Землю, которая может оказаться Европой, а может – чем-то другим). В «Острове Крыме» – заветный сепаратистский проект реализовался. Не в индивидуальном, а в коллективном варианте.
Вот именно так только и может выглядеть идеальная Россия – маленькая страна у теплого моря. Не имеющая ничего общего с гигантскими, нечеловеческими «льдами Йошкар-Олы». Если Другая Россия и проникает в первую, основную, огромную, страшную и холодную, то только с этнографическими целями.
«Лучников пошел по обочине обледеневшего шоссе в сторону города. Он поднял воротник своего кашемирового сен-жерменовского пальто, обхватил себя руками, но мокрый злой ветер России пронизывал его до костей, и кости тряслись, и, тупо глядя на тянущиеся в полях длинные однообразные строения механизированных коровников, он чувствовал свою полную непричастность ко всему, что его сейчас окружало, ко всему, что здесь произошло, происходит или произойдет в будущем».