Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине - читать онлайн книгу. Автор: Вальтер Скотт cтр.№ 7

Немного погодя они подъехали к пальмовой роще, которая защищала небольшой источник от знойных лучей солнца.

Каким чудесным казался этот маленький цветущий уголок среди мертвой, бесплодной пустыни! Вероятно, в другом месте подобный родник не привлек бы особого внимания, но на этом необозримом пустынном пространстве маленькая роща манила и ласкала взоры путника: здесь можно было найти и тень для отдыха, и воду для утоления мучительной жажды.

Чьи-то руки работали здесь, по-видимому, очень давно: источник был защищен каменной оградой с крытым сводом; без этой защиты ручей давно был бы занесен песком, поднимавшимся громадной тучей при малейшем ветре. Часть свода уже обрушилась, но и остальной было еще достаточно, чтобы защитить родник от солнечных лучей. Как отрадно было прислушиваться к легкому журчанию воды, вытекавшей небольшой струей из-под свода! Вода, собиравшаяся в полуразрушенном мраморном бассейне, вытекая из него, быстро терялась в песке. И каменный свод, и бассейн свидетельствовали о том, что этот уголок уже с давних времен служил местом отдыха для усталых, измученных путников. Видно было, что люди когда-то позаботились о том, чтобы сохранить источник на возможно большее время. Все здесь напоминало нашим путникам, утомленным жаждой и длинной дорогой, об их предшественниках, подвергавшихся тем же опасностям и отдыхавших под этой приветливой тенью.

В этом-то уютном убежище и остановились оба наши воина. Они расседлали своих коней, напоили их холодной водой из ручья и пустили свободно пастись на сочной траве, густо росшей между деревьями, коней они не привязали, хорошо зная, что голодные животные не уйдут далеко от воды и от корма.

Утолив жажду, путники уселись на траве и вытащили из сумок свои небольшие запасы еды. Однако прежде, чем приняться за обед, они с любопытством осмотрели друг друга: каждому хотелось оценить силы своего противника и составить представление о нем; результат этого осмотра был утешительный: они признали, что если кому из них и придется пасть в поединке, то смерть эта будет принята от достойного храброго воина.

Лица и весь их внешний вид представляли поразительный контраст – одного взгляда было достаточно, чтобы узнать в них представителей разных наций. Европеец был высокого роста и крепкого сложения. Темно-русые густые волосы, вьющиеся от природы, красиво окружали его высокий лоб, лицо загорелое, мужественное, большие голубые глаза открыто смотрели из-под густых черных ресниц. Усы, прикрывавшие хоть и большой, но замечательно красивый рот, и сверкающие ослепительной белизной зубы дополняли его внешность. На вид ему можно было дать лет тридцать, но, принимая во внимание его долгие странствования, влияние климата и перенесенные трудности, можно было предположить, что это еще совсем молодой человек, лет двадцати шести. Каждое движение его было легким и ловким. Когда он снял свои нарукавники, обнаружились его прекрасно развитые мышцы, свидетельствовавшие о замечательной силе. Все его слова и жесты выражали отвагу, сочетавшуюся с беззаботной веселостью и откровенностью. Подчас его голос изобличал в нем человека, привыкшего держать в повиновении окружающих.

Внешность сарацина представляла полную противоположность внешности западного пришельца. Он был среднего роста, тонкий, подвижный, длинные худые руки, казалось, не соответствовали размерам его тела, состоявшего из одних костей и мышц. Видно было, что его выносливая натура способна преодолеть трудности, которых бы не вынес наш рыцарь. Черты лица его были правильны и красивы, длинная черная борода тщательно расчесана, быстрые красивые глаза выделялись на его смуглом лице, правильной формы нос и прекрасные зубы дополняли его портрет. Внешность сарацина, лежавшего на траве рядом с сильным мощным противником, напоминала его саблю, легкую, блестящую, с отполированным узким лезвием. По-видимому, ему было столько же лет, сколько и рыцарю. Его можно было бы назвать красавцем, если бы не излишняя худощавость, которая, по европейским понятиям, считается недостатком.

Восточный воин держал себя с достоинством, сочетавшимся, однако, с некоторой сдержанностью. Люди вспыльчивые и властолюбивые скрывают эти свои качества за подчеркнутой вежливостью, в то же время постоянно сохраняя чувство собственного достоинства, которое заставляет собеседника быть с ним поделикатнее, чтобы не задеть его самолюбия.

Быть может, и европеец в известной степени обладал надменностью, но она проявлялась у него в иной форме: смелый, откровенный, подчас беспечный, он невольно обращал на себя всеобщее внимание; он не придавал значения мнению окружающих, заставляя людей помимо своего желания относиться к нему с уважением. Сарацин инстинктивно чувствовал его нравственное превосходство и старался обходиться с ним как можно учтивее.

Съестные припасы, взятые в дорогу обоими путниками, были весьма скромны: у сарацина небольшая горсть фиников и ячменный хлеб – этого было достаточно для утоления голода такого неприхотливого жителя пустыни, хотя в последнее время простота аравийских нравов стала часто уступать место неумеренной роскоши. Несколько глотков ключевой воды завершили его скудный обед.

Еда европейского воина, хотя тоже простая, была более сытной и питательной, чем незатейливая пища его соседа. Он ел ветчину, на которую мусульманин смотрел с нескрываемым отвращением, и запивал ее каким-то напитком из кожаной фляжки, по-видимому, более вкусным, чем вода, так как рыцарь с наслаждением тянул его из горлышка. Мусульманин смотрел на пищу только как на необходимость для поддержания жизни, рыцарь же испытывал при этом своего рода удовольствие. Такое различие в пище еще более увеличило тайное презрение, которое сказывалось в их постоянном наблюдении друг за другом. Но тут на помощь приходило воспоминание об их взаимной силе, и уважение снова заглушало остальные чувства.

Долго крепился сарацин, но все-таки не удержался от некоторых замечаний рыцарю по поводу не понравившихся ему поступков. Он молча следил за ним и наконец заговорил:

– Храбрый товарищ, меня удивляет, что ты, несмотря на все твои доблести, в еде уподобляешься алчному животному. Даже верующий еврей не стал бы есть того мяса, которое ты поглощаешь с таким удовольствием.

– Сарацин, – отвечал рыцарь, удивленный таким неожиданным упреком, – разве ты не знаешь, что христианская религия не запрещает исповедующим ее употреблять в пищу мясо, которое евреи считают оскверненным? Наша вера, не обращая внимания на подобные мелочи, учит нас главным образом почитать Пресвятую Троицу и всех святых.

Считая беседу на эту тему законченной, он со спокойной совестью снова вытащил свою фляжку и отпил несколько глотков живительной влаги, не забыв при этом прочитать молитву на латинском языке.

– Ты гордишься, по-видимому, той свободой, которую допускает ваша религия, – не унимался эмир. – Я убедился теперь, что в выборе пищи вы так же невоздержанны, как лесные звери; нет, вы даже хуже их, так как употребляете питье, к которому они не захотели бы прикоснуться.

– Знаешь что, безрассудный сарацин, ведь в твоих словах проскальзывает богохульство: ты дерзко упрекаешь человека за употребление даров Божиих, рассыпанных Его щедрой рукой по всей Вселенной. Виноградный сок при умеренном употреблении веселит душу усталого человека, облегчает болезни и утешает в горе. Мы одинаково благодарим Бога как за дарованный нам хлеб, так и за чашу вина. Кто пьет вино без меры, тот так же глуп, как и ты, гордящийся своим воздержанием!