Все было бы просто великолепно, если бы не эта жуткая боль.
— Помогите! Боль и Томми.
Он снова нажал кнопку. Четыре часа, должно быть, уже прошли! Ему необходим укол!
Открылась дверь, и кто-то вошел. Но не медсестра. Какой-то парень. Но одет в белое. Может быть, медбрат. Грандиозно! Не хватало еще, чтобы какой-нибудь остолоп потащил его мыться среди ночи.
Но мужчина только наклонился к его постели и протянул одну из этих крошечных медицинских мензурок, наполовину заполненную какой-то цветной жидкостью.
— Что это?
— Болеутоляющее. — Мужчина был цветным и говорил с акцентом.
— Мне нужен укол, шут гороховый!
— Еще не время. А это поможет вам протянуть до него.
— Тогда идет.
Рон позволил мужчине влить жидкость себе в рот.
У этого лекарства был странный вкус. Когда он проглотил его, то заметил, что у мужчины нет левой руки. Он отвернулся.
— Эй, слушай, — сказал Рон, чувствуя неожиданное желание покуражиться — в конце концов, он ведь здесь пациент. — Скажи им там, я не хочу, чтобы... ко мне присылали всяких калек.
Даже в темноте Рон заметил улыбку на склонившемся над ним лице.
— Конечно, мистер Даниэлс. Я присмотрю, чтобы у вашего следующего посетителя были... на месте обе руки.
— Отлично. А теперь — пшел отсюда!
— Очень хорошо.
Рон решил, что ему нравится быть пациентом. Можно отдавать приказания, и его должны слушаться. А почему бы и нет? Он ведь болен и...
— Помогите!
Если бы он только мог приказать Томми заткнуться.
Похоже, дерьмо, которое дал ему калека, совершенно не помогло. Что ж, остается одно — попытаться заснуть. Он задумался о том сволочном копе, который сломал ему сегодня руки. Он заявил, что это личные счеты, но Рон всегда хорошо распознавал свиней. Он поклялся себе найти этого садиста, даже если ему придется до зимы обходить все полицейские участки Нью-Йорка. А уж потом он проследит за этим ублюдком до самого его дома. Нет, он не будет нападать на него самого. С ним лучше не связываться, не хотел бы он оказаться поблизости, когда этот парень действительно разозлится. Но возможно, у него есть жена и дети...
Добрых сорок минут Рон пролежал в полусне, наслаждаясь планами будущей мести. Он уже засыпал... засыпал... засыпал...
— Помогите!
От неожиданности Рон привстал на постели, его левая рука сорвалась с перевязи и ударилась об ограждение постели. Невероятная боль пронзила плечо. Из глаз брызнули слезы, дыхание с шумом вырвалось сквозь сжатые зубы.
Когда боль немного утихла, он решил действовать.
Этот старый пердун Томми должен умереть.
Рон высвободил из перевязи правую руку и спустил ноги с кровати. Пол оказался ужасно холодным. Он захватил подушку своими гипсовыми повязками и заковылял к постели Томми. Единственное, что нужно сделать, — положить ему на лицо подушку, навалиться на нее и... Всего несколько минут и — пф! Никаких стонов, воплей, храпа. Нет больше Томми.
Когда он проходил мимо окна, то заметил, что за окном что-то движется. Он вгляделся. Тень, тень от головы и плеч. Тень кого-то очень большого.
Но ведь это же пятый этаж!
Наверное, у него начались галлюцинации. Должно быть, эта жидкость в стаканчике оказалась сильнее, чем ему показалось. Рон подошел поближе к окну, чтобы получше рассмотреть. То, что он увидел, повергло его в дикий ужас: лицо из ночных кошмаров, нет, хуже, все ночные кошмары, соединившиеся воедино. И эти сверкающие желтые глаза...
Рон отпрянул от окна, крик застрял у него в горле. И прежде чем он смог разжать губы, через двойную раму окна проникла трехпалая рука с длинными когтями и начала судорожно сжиматься у самого его горла. Затем она с такой силой сдавила его дыхательное горло, что ему показалось — оно уперлось прямо в шестые позвонки.
То, что безжалостно влилось в него, было прохладным, влажным, чуть ли не скользким, с отвратительным запахом гнили. Длинная тонкая мускулистая рука протянулась через разбитое стекло к... К чему? Он прогнулся и вцепился в ухватившие его пальцы, но они были как стальной воротник на его шее. Он тщетно пытался вздохнуть, его зрение меркло. Затем какое-то легкое, неуловимое движение — и он почувствовал, что его выдернули сквозь окно, посыпались осколки стекла, острые края больно вцепились в его плоть. И перед тем как его мозг, в который перестал поступать кислород, окончательно погас, он смутно увидел ужасный и леденящий душу облик нападающего на него.
А когда весь этот шум и грохот затих, в комнате опять установилась тишина. Двое оставшихся больных, ворочаясь в своих постелях, продолжали парить на крыльях Морфея. Томми, лежавший у окна, выкрикнул свое «Помогите!» — и снова захрапел.
Часть вторая
Бхаргпур, западная Бенгалия, Индия
Среда, 24 июня 1857 г.
«Все не так. Ничего, черт подери, не получается».
Сэр Альберт Вестфален — капитан Бенгальских европейских стрелков стоял в тени навеса между двумя рыночными прилавками и попивал из кувшина холодную свежую, только что из колодца, воду. Короткое мгновение передышки от палящих прямых лучей индийского солнца, от которого все равно не спрячешься. Оно отражалось от песчаных улиц, от белых стен домов, даже от бледных шкур этих горбатых быков, свободно бродящих по рынку. Жара проникала через глаза в самую глубину мозга. Хорошо бы взять и вылить содержимое кувшина себе на голову, чтобы вода стекала по всему телу.
Но нет. Ведь он джентльмен в форме армии ее величества, и вокруг его подчиненные. Он не имеет права делать что-то, что может подорвать его авторитет. Ему оставалось только стоять здесь, в тени, в куполообразном шлеме на голове, в вонючей форме, застегнутой под самое горло, с пятнами пота под мышками, и делать вид, что ему плевать на жару. Он старался не обращать внимания на пот, который медленно стекал из-под шлема на лицо, впитывался в черные усы — утром он аккуратно причесал и нафабрил их, — собирался на подбородке в капли, которые периодически падали на воротник.
«О, хоть бы какой-нибудь ветерок. А еще лучше — дождь». Но дождей не было уже второй месяц. Капитан Вестфален слышал, что, когда летний муссон в июле начинает дуть с юго-запада, жди обильных дождей. А до тех пор он сам и его люди должны жариться на солнце.
Но могло быть и хуже.
Его ведь могли послать отбивать Мирут и Дели у повстанцев, и пришлось бы тогда маршировать вдоль Ганга в полном обмундировании с выкладкой, лицом к лицу сталкиваться с ордами орущих сипаев.
Капитан содрогнулся. «Нет, большое спасибо, это не для меня».
К счастью, на восточную часть бунт не распространился, во всяком случае, здесь он не ощущался. Вестфалена это весьма устраивало. Он намеревался и впредь держаться как можно дальше от военных действий. Из полковых сводок ему было известно, что в Индии всего двадцать тысяч английских солдат. А что, если бесчисленные миллионы индусов поднимутся и покончат с британским господством? Это было бы настоящим кошмаром. Все, конец английским господам.