Что касается Ходзуми Одзаки, то его карьерный рост не остановился на должности сотрудника газеты. Вскоре Одзаки стал членом так называемой «группы завтраков», или «группы среды» – так называли себя молодые аналитики, группировавшиеся вокруг князя Коноэ, высокопоставленного сановника, трижды занимавшего пост премьер-министра. «Группа завтраков» была «мозговым центром» кабинета князя. В 1938 году он был назначен советником кабинета – это уже была официальная должность, дававшая большие права на получение информации и на доступ к государственным документам, в том числе и секретным.
В основном Одзаки черпал из кабинета князя информацию, касающуюся внутренней и внешней политики Японии, несколько реже экономическую и еще реже – военную информацию, все ценное из которой становилось достоянием разведгруппы «Рамзай». Кроме того, эти знакомства много давали для понимания общей обстановки в стране, хотя трудно сказать, оставался ли ЦК ВКП(б) по-прежнему заказчиком Зорге или уже нет. Менялось время, менялись приоритеты, Радек был арестован и расстрелян, а Рамзай по-прежнему сидел в Японии, у него было свое представление о том, чем именно он должен заниматься.
Затем Одзаки начал работать в научно-исследовательском бюро акционерного общества Южно-Маньчжурской железной дороги. ЮМЖД была не просто дорогой, путем сообщения, а колоссальной экономической империей, державшей в руках экономику значительной части провинций Северного Китая и тесно связанной с планами японского генштаба и Квантунской армией. Территория, которую контролировали ЮМЖД и Квантунская армия, в три раза превышала территорию собственно Японии. А учитывая, что Южная Маньчжурия, согласно планам Танаки, являлась плацдармом для нападения на СССР, нетрудно догадаться, что подробности жизни этого «государства в государстве» крайне интересовали Москву. С августа 1939 года Одзаки редактировал «Ежемесячный отчет» Общества, где содержалась вся информация о перевозках, а по ней можно было составить представление о действиях Японии в этом регионе, непосредственно примыкавшем к советской территории. А кроме того, обаятельный Одзаки легко заводил знакомства, и в число его друзей и приятелей входили достаточно высокопоставленные люди.
«Я по натуре человек общительный, – говорил он на суде, – у меня не только широкий круг друзей, но я поддерживал довольно близкие отношения с большинством из них. Эти друзья и были для меня источниками информации».
…
«Никогда не производи впечатление человека, страстно желающего получить какую-либо информацию, – делился он опытом. – Тот, кто занят важными делами, откажется беседовать с тобой, если заподозрит, что твой мотив – сбор информации. А если ты производишь впечатление человека, знающего больше, чем твой предполагаемый информатор, он даст тебе ее с улыбкой. Неформальные вечеринки – превосходное место для сбора новостей. И очень удобно быть специалистом в какой-либо области. Что касается меня, я был специалистом по китайским вопросам, и ко мне часто обращались люди из разных кругов… Жизненно необходимы связи с влиятельными организациями… Ты не сможешь быть хорошим разведчиком, если сам не являешься хорошим источником информации. А этого можно достичь лишь в ходе непрерывного образования и приобретения богатого опыта».
Мияги тоже поставлял информацию. Правда, его источники были далеко не такими ценными, как у Одзаки – высокопоставленный врач, унтер-офицер, фабрикат, биржевой маклер, дамская портниха, – но они тоже передавали сведения, почерпнутые в разговорах с офицерами, чиновниками и их женами, и пр. Был у него и один ценный контакт – личный секретарь японского генерала Угаки. Этот генерал четыре раза был японским военным министром, а в 1938 году стал министром иностранных дел. Мияги и его секретарь были старыми друзьями, и, что особенно ценно, по этому каналу шла военная информация. Не брезговал художник и прогуляться по низкопробным барам, выпить и поболтать с военными – способ, совершенно невозможный для элитарного Одзаки. Рихард в Китае добывал таким способом немало сведений, получалось это и у Мияги в Токио. Правда, как говорил Зорге про этого своего помощника: «Он часто жаловался на то количество спиртного, которое ему приходится выпивать, чтобы узнать самые тривиальные факты».
Через Одзаки и Мияги Рихард поддерживал контакт с остальными японскими информаторами своей организации – их, агентов и источников, было тридцать человек.
…Рихард Зорге был не только разведчиком и известным журналистом, но и ученым. Он говорил, что глубокое знание страны пребывания необходимо в разведывательной работе. Однако это лишь одно, первое объяснение его интереса к Японии. Он изучал страну не как разведчик, а как ученый, вживался в ее жизнь. Так, в 1941 году, когда Михаил Иванов попал на представление старинной японской оперы, которое МИД Японии устраивал для дипломатов и журналистов, то, наблюдая за выражениями лиц присутствующих, пришел к выводу, что из всех гостей один лишь Зорге понял и оценил спектакль. Японское искусство весьма специфично, просто так его не поймешь.
В отличие от большинства европейцев Рихард не стремился жить в своей среде. Вскоре после прибытия в Японию он снял для себя маленький домик с крохотным садиком в «японском» квартале в районе Адзабу-ку. Эта Харих-Шнайдер, профессор консерватории, так описывала этот дом:
«В квартире было жарко, как в духовке. Очертания пыльных улиц расплывались в нестерпимом блеске солнечных лучей; на террасе, расположенной на крыше его дома, даже по ночам царила невыносимая духота… Воздух был наполнен ароматом горячего дерева, из соседних домов доносились звуки радио и детский смех…
Дом Зорге затерялся среди жилищ бедных японцев. Построенный в небрежном европейско-японском стиле, он выглядел неряшливо. Две комнаты внизу, вся их убогая обстановка ограничивалась несколькими шаткими столиками, на одном из которых лежал клочок потертого красного бархата… За стенкой находилась кухня. Наверху – его рабочая комната с большим диваном, письменным столом и граммофоном, во всю стену от пола до потолка – книжные полки. За дверью – спальня, которую почти целиком занимала широкая двуспальная кровать. К спальне вел узкий коридорчик. Двери обеих комнат верхнего этажа выходили на террасу».
Сам Рихард писал жене со своим обычным юмором:
«Здесь зима выражается в дожде и влажном холоде, против чего плохо защищают и квартиры, ведь здесь живут почти что под открытым небом: если я печатаю на своей машинке, то это слышат почти все соседи. Если это происходит ночью, то собаки начинают лаять и детишки плакать, Поэтому я купил себе бесшумную машинку…»
Вскоре в домике появилась и хозяйка. 4 октября 1935 года Рихард отмечал день рождения в ресторанчике «Золото Рейна», где любили собираться скучающие по родине токийские немцы. В заведении старательно поддерживался немецкий дух, даже японских официанток звали европейскими именами. Впрочем, воспитаны они были в лучших японских традициях, были умны и умели развлекать гостей утонченной беседой. В тот день хозяин подозвал одну из официанток по имени Агнес и велел: «Этому господину сегодня исполнилось сорок лет. Постарайся, чтобы ему запомнился этот вечер».