Темная игра смерти. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Дэн Симмонс cтр.№ 118

В компании были две девушки. Винсент замедлил шаг, когда группа остановилась. Он принюхался, вбирая в ноздри сильный, чуть ли не звериный запах чернокожих. Негры так же легко возбуждаются и так же быстро забывают о происходящем вокруг, как кобели, учуявшие суку в период течки. Эти две девицы были явно разгорячены. Вместе с третьим парнем, дожидавшимся своей очереди, Винсент смотрел, как две пары совокуплялись на темной платформе – обнаженные ноги девиц то разъезжались в стороны, то смыкались на дергающихся задах мужских особей. Все тело Винсента напряглось, не в силах противиться желанию тут же вступить в дело, но я заставила его отвернуться и дождаться, пока парни удовлетворят свою похоть. Девицы с невинным и простодушным видом, как довольные помойные кошки, направились по своим домам, смеясь и переговариваясь. И тогда я спустила Винсента с цепи.

Он дождался, когда негры свернули за угол Брингхерст-стрит возле заброшенной обувной фабрики. Первый удар косы пришелся парню в живот, и, разрезав его пополам, лезвие вышло в районе позвоночника. Винсент не стал вытаскивать косу и бросился на второго с ножом. Третий негр пустился наутек.

Раньше, когда я ходила в кино еще до Второй мировой войны, пока фильмы не превратились в бездумную непристойную дешевку, мне всегда нравились сцены с испуганными цветными рабами. Помню, как смотрела в детстве «Рождение нации» и смеялась от души, когда цветные дети пугались кого-то, завернутого в простыню. Однажды, сидя в пятипфенниговом кинотеатре вместе с Ниной и Вилли на старом фильме Гарольда Ллойда, не требовавшем субтитров, я заливалась смехом вместе со всем залом над туповатым ужасом Степина Принесика. Припоминаю, как смотрела по телевизору старый фильм Боба Хоупа, еще до того, как вульгарность шестидесятых заставила меня навсегда распрощаться с телеэкраном, и хохотала над побелевшим от ужаса цветным помощником Боба, когда он оказался в каком-то доме с привидениями. Так вот, вторая жертва Винсента выглядела в точности как эти комики: огромное побелевшее лицо, вылезшие на лоб глаза, зажатый ладонью от ужаса рот, сведенные колени, трясущиеся ноги. Тишина детской в Ропщущей Обители была нарушена моим громким хохотом, и я не могла остановиться, даже когда Винсент пустил в ход нож и сделал то, что нужно.

Третьему парню удалось бежать. Винсент хотел последовать за ним, он рвался, как собака на поводке, но я заставила его повернуть обратно. Негр был лучше знаком с расположением улиц, действенность же Винсента заключалась в быстроте и неожиданности. Я понимала, насколько рискованна эта игра, и не хотела потерять мальчика после стольких вложенных в него трудов. Однако, прежде чем заставить его вернуться, я позволила ему окончательно разделаться с теми двумя. Его маленькие забавы не требовали много времени и удовлетворяли какое-то садистское начало в джунглях его сознания.

И вот, когда он снял куртку со второго, тут-то из нее и выпала фотография. Винсент был слишком поглощен своим занятием, чтобы обратить на это внимание, но я заставила его отложить косу и поднять снимок. На нем была изображена я с мистером Торном.

Я резко вскочила с постели у себя в детской.

Винсент сразу же направился домой. Встретив его на кухне, я вынула из его грязной окровавленной руки снимок. Никаких сомнений не оставалось: на расплывчатом изображении – вероятно, оно являлось увеличенным фрагментом более крупной фотографии – я была видна совершенно отчетливо, и мистер Торн тоже. Я сразу поняла, что это дело рук мистера Ходжеса. В течение многих лет мне доводилось наблюдать, как этот жалкий человечек со своей жалкой камерой делал любительские снимки своей несчастной семейки. Мне казалось, я принимала все меры предосторожности, чтобы не попасть случайно в кадр, но, очевидно, он все-таки однажды снял нас.

При свете свечей я сидела в холодной каменной кухне Ропщущей Обители и размышляла. Как этот снимок оказался у мальчишки? Значит, меня кто-то разыскивал, но кто? Полиция? Откуда они могли узнать, что я в Филадельфии? Нина?

Однако все мои догадки были лишены какого-либо смысла.

Я заставила Винсента вымыться в большой гальванизированной ванне, купленной Энн. Она принесла масляный обогреватель, но ночь выдалась холодной, и от тела Винсента, пока он купался, шел пар. Некоторое время спустя я помогла ему вымыть волосы. Ну и зрелище же мы представляли втроем: две благородные тетушки, купающие отважного юношу, только что вернувшегося с войны, его обнаженное тело в клубах пара и наши огромные тени, суетящиеся при свете старинных свечей на грубо отесанных стенах.

– Винсент, дорогой мой,– шептала я, втирая шампунь в его длинные волосы,– мы непременно должны узнать, откуда взялась эта фотография. Не сегодня, мой мальчик, сегодня на улицах будет слишком много народу, когда обнаружится твое «рукоделие». Но в самом ближайшем времени. И когда ты узнаешь, кто дал чернокожему снимок, ты приведешь этого человека сюда, ко мне.

Вашингтон, округ Колумбия

Суббота, 27 декабря 1980 г.

Сол Ласки лежал в стальном саркофаге и размышлял о жизни. Он вздрогнул от холодного потока воздуха, идущего из кондиционера, подтянул колени к груди и в подробностях попытался вспомнить весеннее утро на ферме своего дяди – золотистый солнечный свет, игравший на тяжелых ветвях ив, поле белых маргариток за каменной стеной амбара…

Его левое плечо и рука распухли, в висках пульсировала кровь, пальцы покалывало, а вены на правой руке болели от бесконечных уколов. Но Солу почему-то была приятна эта боль, он не сопротивлялся ей. Боль стала для него единственным маяком, на который он мог положиться в густом тумане медикаментозного дурмана и полной дезориентации.

Сол перестал ощущать время. Он отдавал себе в этом отчет, но ничего не мог поделать. Он помнил все подробности, по крайней мере до момента взрыва в здании Сената, но они никак не хотели располагаться в нужной последовательности. То он лежал на своей узкой койке в холодной стальной камере с металлической дверью, уходящей в стену; то пытался зарыться в холодную солому, ощущая морозный ночной воздух, проникающий через разбитое окно, и чувствовал, что скоро за ним придут оберст и немецкие охранники с овчарками.

Боль была маяком. Несколько минут отчетливого сознания за эти первые дни после взрыва были отмечены болью. Нестерпимая боль, когда ему вправляли сломанную ключицу,– зеленые хирургические халаты в окружении антисептических средств явно могли относиться к любому лечебному заведению. Но далее последовал ледяной шок белых коридоров и обитой сталью камеры, люди в строгих костюмах с яркими персональными значками, приколотыми к карманам и лацканам, и болезненные уколы, вызывающие галлюцинации и дискретность сознания.

Первые допросы также сопровождались болью. Их проводили двое – лысый коротышка и блондин с военной стрижкой. Лысый ударил Сола по плечу металлической дубинкой. Сол закричал, от боли из глаз невольно брызнули слезы, но внутренне он обрадовался – обрадовался тому, что сознание очистилось от тумана и мутных испарений.

– Вам известно мое имя? – осведомился лысый.