– Госпожа Брон, – нарушил затянувшееся молчание полковник Кассад. – Может, вы расскажете нам свою историю?
Ламия сложила руки на груди и посмотрела на залитое дождем окно.
– Не сейчас. Давайте сначала выберемся с этого проклятого корабля. Здесь воняет смертью.
К Приюту Паломников ветровоз подошел во второй половине дня, но из-за грозы стемнело рано, и усталым пассажирам казалось, что уже поздний вечер. Отсюда начинался предпоследний этап путешествия, и Консул надеялся, что представители Церкви Шрайка встретят их хотя бы здесь. Однако Приют был таким же пустынным, как Эдж.
Показавшиеся в разрывах туч отроги Уздечки заставили шестерых паломников встряхнуться, как крик «Земля!» – моряка, и, несмотря на ливень, подняться на палубу. Здесь все дышало суровой красотой; отвесные утесы и бурые склоны предгорий являли собой разительный контраст монотонной зелени Травяного моря. А чуть дальше взгляд упирался в серо-белую стену, терявшуюся в низких облаках. Вершины хребта поднимались на девять километров, но сейчас об этом можно было лишь догадываться. Однако даже в таком, усеченном виде картина была величественной. Вечные снега начинались прямо за скоплением лачуг и дешевых гостиниц, по которым прошелся огонь и которые, собственно, составляли Приют Паломников.
– Если разрушена подвесная дорога, нам конец, – пробормотал Консул. Эта мысль, которую он упорно отгонял всю дорогу, вызвала у него приступ тошноты.
– Я вижу первые пять башен, – сказал полковник Кассад, глядя в свой бинокль. – Они вроде целы.
– А вагоны?
– Нет… хотя погодите. Один точно есть. Стоит у самой платформы, прямо в воротах.
– Стоит? – быстро переспросил Мартин Силен. Он тоже понимал, в какой отчаянной ситуации окажутся паломники, если подвесная дорога не работает.
– Да.
Консул покачал головой. Вагоны должны двигаться постоянно, даже в самую плохую погоду, когда совсем нет пассажиров. Иначе толстые тросы обледенеют и потеряют эластичность.
Пока ветровоз убирал паруса и выдвигал сходни, шестеро путешественников вытащили свой багаж на палубу. Все постарались одеться потеплее. Полковник облачился в армейскую термонакидку, Ламия Брон – в странного покроя длинное одеяние, по каким-то, давно забытым причинам называвшееся шинелью, Силен – в шубу из густого меха, который под порывами ветра то чернел, то отливал серебром, отец Хойт – в длинную черную рясу, сделавшую его еще более похожим на чучело, Сол Вайнтрауб – в толстую пуховую куртку, укрывавшую и его, и ребенка, а Консул – в поношенное, но вполне еще годное пальто, которое жена подарила ему несколько десятилетий тому назад.
– А как быть с вещами капитана Мастина? – спросил Сол, когда все паломники, за исключением Кассада, спустившегося вниз, чтобы разведать обстановку, собрались у сходен.
– Я вынесла их на палубу, – сказала Ламия. – Возьмем их с собой.
– Это как-то неправильно, – промямлил отец Хойт. – Просто взять и уйти. Следовало бы… отслужить… В конце концов человек умер…
– Мы этого не знаем, – напомнила ему Ламия, небрежно подхватив одной рукой сорокакилограммовую сумку.
– Вы действительно верите, что господин Мастин жив? – недоуменно спросил Хойт.
– Нет, – отрезала Ламия. Снежные хлопья садились на ее черные волосы.
С края причала им замахал Кассад, и паломники, забрав вещи, двинулись вниз по сходням. Никто не оглянулся.
– Вагон пустой? – спросила Ламия, подойдя к полковнику. На свету его накидка из «хамелеоновой кожи» стремительно теряла свою серо-черную окраску.
– Пустой.
– Трупы?
– Нет, – сказал Кассад и повернулся к Солу и Консулу: – Вы забрали из камбуза все, что надо?
Оба кивнули.
– А что они должны были забрать? – поинтересовался Силен.
– Недельный запас продуктов, – ответил Кассад. – В пути нам вряд ли удастся достать что-нибудь съестное.
Отвернувшись, полковник принялся рассматривать склон над станцией подвесной дороги. Только сейчас Консул заметил, что под накидкой он держит на сгибе руки десантную винтовку.
«Будем ли мы живы через неделю?» – подумал Консул, усмехнувшись про себя.
В два приема они перенесли вещи на станцию. Ветер со свистом врывался в разбитые окна и дыры в крышах темных зданий. Во второй ходке Консулу и отцу Хойту достался куб Мебиуса. Священник пыхтел, задыхался, и наконец его прорвало:
– Зачем мы тащим с собой этого эрга?
Они едва добрели до металлической лестницы, ведущей на станцию. Вся платформа была в потеках ржавчины, словно заросла рыжим лишайником.
– Не знаю, – ответил Консул. Он тоже с трудом переводил дыхание.
Со станционной платформы открывался прекрасный вид на бескрайние просторы Травяного моря. Ветровоз – темный, безжизненный, с зарифленными парусами – стоял на прежнем месте. По равнине несся снежный буран. Казалось, по бесчисленным стеблям высокой травы катятся белые барашки.
– Перетащите все на борт, – распорядился Кассад. – А я схожу наверх, в операторскую кабину. Попробую оттуда запустить эту механику.
– Разве здесь не автоматика? – удивился Мартин Силен. – Ну, как на ветровозе?
– Не думаю, – ответил Кассад. – Посмотрим, может, мне удастся стронуть его с места.
– А что, если он поедет без вас? – крикнула Ламия вдогонку.
– Не поедет.
В вагоне было холодно и пусто, если не считать нескольких металлических скамеек в большом переднем отделении и десятка простых коек в маленьком, заднем. Вагон был просторный – по меньшей мере восемь метров в длину и около пяти в ширину. Заднее отделение было отгорожено тонкой металлической переборкой. Один угол в нем занимал небольшой шкаф. Высокие, в полстены окна были только в переднем отделении.
Паломники свалили багаж прямо на пол и теперь пытались согреться – расхаживали по вагону, топали ногами, размахивали руками. Мартин Силен лежал на скамье, вытянувшись во весь рост, причем из шубы торчали лишь макушка да ботинки.
– Черт возьми, – пожаловался он, – совсем забыл, как в этой штуке включается отопление.
Консул взглянул на темные панели освещения.
– Отопление тут электрическое и включится само, когда полковник запустит вагон.
– Если запустит, – буркнул Силен.
Сол Вайнтрауб, сменив Рахили пеленки, переодел малышку в термокостюм и теперь укачивал на руках.
– Я-то здесь никогда не был, – оглядываясь, произнес он. – А вы, господа?
– Я был, – ответил поэт.
– А я нет, – сказал Консул. – Мне доводилось видеть дорогу только на фотографиях.
– Кассад говорил, что однажды ему пришлось возвращаться этим путем в Китс, – отозвалась из другого отделения Ламия.