«Но невинные, я полагаю, это не только дети?»
Сол помедлил, чувствуя ловушку и пытаясь определить, куда клонит его подсознательный собеседник. Ему это не удалось.
«Да, – подумал он, – невинные – это не только дети».
«Значит, и взрослые? Такие, как Рахиль? Как твоя дочь, когда ей было двадцать четыре года? Невинного нельзя принести в жертву, невзирая на его возраст?»
«Да, это так».
«Тогда, быть может, это часть урока, который надо было преподать Аврааму прежде, чем он станет отцом благословеннейшего из народов Земли?»
«Какой урок? – подумал Сол. – Что за урок?» – Но голос его собеседника утих, и он услышал крики ночных птиц за окном и тихое дыхание жены, спавшей с ним рядом.
В пять лет Рахиль еще могла читать. Сол никак не мог вспомнить, в каком возрасте она научилась этому, – ему казалось, что она умела читать всегда.
– В четыре стандартных, – сказала Сара. – Я помню, это было в начале лета… через три месяца после ее дня рождения. Мы устроили пикник в поле за колледжем. Рахиль листала свою книжку про Винни-Пуха и вдруг сказала: «Я слышу в голове голос».
Тогда вспомнил и Сол. Он вспомнил и ту радость, которая охватила их с женой оттого, что их малышка такая способная. Он вспомнил, потому что сейчас все повторялось в обратном порядке.
– Папа, – сказала Рахиль, лежавшая на полу в его кабинете и сосредоточенно раскрашивавшая картинку, – сколько времени прошло после маминого дня рождения?
– Это было в понедельник, – ответил Сол, не отрываясь от книги. День рождения Сары еще не наступил, но для Рахили он был совсем недавно.
– Я знаю. Но сколько времени прошло с тех пор?
– Сегодня четверг, – сказал Сол, продолжая читать длинный талмудический трактат о повиновении.
– Я знаю, что четверг. Но сколько дней?
Сол отложил книгу в сторону.
– Ты можешь мне назвать все дни недели? – Мир Барнарда пользовался старым календарем.
– Конечно, – ответила Рахиль. – Суббота, воскресенье, понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота…
– Ты уже называла субботу.
– Да. Но сколько дней прошло с тех пор?
– Можешь ты посчитать от понедельника до четверга?
Рахиль нахмурилась, зашевелила губами. Сразу у нее не получилось, она стала загибать пальцы.
– Четыре дня? – спросила она.
– Умница, – похвалил Сол. – А можешь ты сказать мне, сколько будет десять минус четыре, детка?
– Что такое минус?
Усилием воли Сол заставил себя снова уткнуться в трактат.
– Ничего, – ответил он. – Это такая штука, про которую тебе расскажут в школе.
– Мы поедем домой завтра?
– Да.
Как-то утром, когда Рахиль ушла играть с Джуди (она стала слишком маленькой, чтобы ходить в школу), Сара сказала:
– Сол, нам надо отвезти ее на Гиперион.
– Что? – Сол изумленно уставился на нее.
– Ты слышал что. Мы не можем ждать. Скоро она разучится ходить… говорить. Кроме того, мы не становимся моложе. – Сара невесело рассмеялась. – Звучит странно. Да? Но мы действительно не молодеем. Через год-два поульсенизация перестанет действовать.
– Сара, разве ты забыла? Все врачи говорят, что Рахиль не перенесет криогенную фугу. А без этого нечего думать о сверхсветовом полете. Эффект Хоукинга может лишить ее рассудка… или хуже.
– Это пустяки, – сказала Сара. – Рахили нужно возвратиться на Гиперион.
– Ну подумай, что ты говоришь? – Сол уже начинал сердиться.
Тогда Сара сжала его руку.
– Ты что, один видел тот сон?
– Сон? – Он еле выговорил это слово.
Она вздохнула и села у белого кухонного стола. Утреннее солнце заглянуло в окно, осветив, словно желтым прожектором, цветы на подоконнике.
– Темное помещение, – сказала она. – Красные огни наверху. И этот голос. Он велит нам… велит нам взять… отправиться на Гиперион. Совершить… жертвоприношение.
Во рту у Сола пересохло, сердце бешено заколотилось.
– К кому… к кому он обращался в этом сне?
Сара странно на него посмотрела.
– К нам обоим. Если бы тебя не было там… в этом сне, вместе со мной… как бы я переносила его все эти годы?
Сол рухнул в кресло и удивленно уставился на лежавшую на столе руку. Суставы, разбухшие от артрита, набрякшие жилы, пятна… Это, конечно же, его рука. Он, словно со стороны, услышал собственный голос:
– Ты ни разу не упомянула об этом. Ни единого словечка…
На этот раз Сара рассмеялась без горечи.
– А зачем? Каждый раз мы оба сразу же просыпались. И ты был весь в испарине. Я же догадалась, что это был не просто сон. Надо ехать, отец. На Гиперион.
Сол пошевелил рукой. Она по-прежнему казалась ему инородным телом.
– Почему? Ну, Бога ради, почему, Сара? Мы ведь не можем… принести Рахиль…
– Конечно нет, отец. Разве ты не думал обо всем этом? Мы должны поехать на Гиперион… туда, куда нас призывает наш сон… и принести в жертву себя вместо нее.
– Себя, – повторил Сол. Ему показалось, что у него начинается сердечный приступ. Грудь так сильно болела, что он не мог вздохнуть. Он сидел молча целую минуту, уверенный, что, если попытается произнести хоть слово, тут же разрыдается. Собравшись с силами, он сказал наконец:
– А ты давно уже… придумала все это, мать?
– Давно ли я знаю, что мы должны делать? Год. Немногим больше года. Сразу же после того, как ей исполнилось пять лет.
– Целый год! Но почему ты ничего мне не сказала?
– Я ждала. Ждала, что ты поймешь. Что тоже будешь знать.
Сол покачал головой. Комната куда-то уплывала и качалась.
– Нет. То есть пока еще мне кажется, что нет… Мне нужно подумать, мать.
Сол увидел, как незнакомая рука с набрякшими жилами похлопала по знакомой руке Сары.
Она кивнула ему.
Сол провел три дня и три ночи в каменной пустыне, питаясь только черствым хлебом, который запивал водой из конденсаторного термоса.
Десятки тысяч раз за прошедшие двадцать лет он мечтал о том, чтобы болезнь Рахили перешла к нему: ведь если кто-то должен страдать, то, конечно, отец, а не ребенок. Вероятно, все родители на его месте думали бы так же – они так и делают каждый раз, когда их ребенок тяжело заболеет или угодит в аварию. Но здесь все сложнее.
На третий день в этом пекле, когда он дремал в тени большой каменной плиты, Сол узнал: да, действительно сложнее.