Мой сюзерен прорычал в ответ что-то нечленораздельное и, отодвинув в сторону кучу черновиков, вознамерился усесться в единственную лужицу пролитого кофе на сухой скамье.
– Опять пишете, Силен?
Я не видел причины подтверждать то, что не нуждается в подтверждении в силу своей очевидности.
– Вы что, всегда пользуетесь пером?
– Нет. Только тогда, когда мне нужно записать что-нибудь стоящее.
– А это, по-вашему, стоящая вещь? – Он указал на маленькую стопку исписанных листков – плод моей двухнедельной работы.
– Да.
– Да? В самом деле да?
– Да.
– И когда я смогу с ней познакомиться?
– Никогда.
Король Билли опустил глаза и обнаружил, что левая штанина намокла от кофе. Нахмурившись, он отодвинулся и вытер обмелевшую лужицу краем мантии.
– Никогда? – переспросил он.
– Разве что вы меня переживете.
– Что я и намерен сделать, – сказал король. – Поскольку вы разыгрываете из себя самого настоящего козла, не пропускающего ни единой козочки в королевстве.
– Это что, метафора?
– Никоим образом, – ответил король Билли. – Просто жизненное наблюдение.
– Да чихать я хотел на козочек. Я еще в детстве пообещал матушке не драть их без спросу. – И пока король Билли грустно смотрел на меня, я пропел несколько строк из старинной песенки «Где же ты, моя козочка».
– Мартин, – сказал он, – кто-то или что-то убивает моих людей.
Я отодвинул в сторону перо и бумагу.
– Да, знаю.
– Мне нужна ваша помощь.
– Какая же? Скажите, Христа ради! Может, вы хотите, чтобы я выследил убийцу, как какой-нибудь детектив из голографического фильма? Или вызвал его на смертный бой над замудоханным Рейхенбахским водопадом?
– Это было бы неплохо, Мартин. Но пока я всего-навсего хочу с вами посоветоваться. Что вы, собственно, обо всем этом думаете?
– Что я думаю? Во-первых. Глупо было сюда соваться. Во-вторых. Глупо здесь оставаться. А совет один, первый и последний: уносить ноги.
Король Билли скорбно кивнул:
– Откуда? Из города или с планеты?
Я пожал плечами.
Его Величество поднялся и прошествовал к окну моего маленького кабинета, из которого открывался вид на кирпичную стену регенерационного завода-автомата. Некоторое время он изучал этот пейзаж и наконец спросил:
– Вам не приходилось слышать древнюю легенду о Шрайке?
– Только отрывки.
– Туземцы связывают это чудовище с Гробницами Времени.
– Туземцы курят нерекомбинированный табак и мажут пузо краской, когда справляют праздник урожая.
Король Билли кивнул, признавая мудрость этих слов, и произнес:
– Первая исследовательская экспедиция Гегемонии вела себя здесь очень осторожно. Главную базу они разместили к югу от Уздечки, а здесь оставили только многоканальные самописцы.
– Я не понимаю, Ваше Величество, чего вы хотите? Отпущения грехов? Да, действительно, место для города выбрано неудачно. Ну и ладушки. Ступайте, сын мой, и больше не грешите. Отпускаются вам грехи ваши. А теперь, Ваше Королевское Величество, если вы не возражаете – adios. У меня на языке крутится парочка смачных лимериков, которые обязательно нужно записать.
– Так вы, Мартин, рекомендуете эвакуировать город? – спросил король, не отводя взгляда от окна.
Я колебался лишь секунду:
– Конечно.
– А сами-то вы уедете?
– Почему бы и нет?
Король Билли повернулся и посмотрел мне в глаза:
– И все-таки вы уедете?
Я помолчал, потом не выдержал и отвел взгляд.
– Так я и думал, – сказал правитель планеты. Сцепив свои пухлые руки за спиной, он снова уставился в окно. – Будь я детективом, – продолжил он, – я бы насторожился. Самый большой творческий неудачник нашего города после десятилетнего молчания берется за перо, причем всего… вы что-то сказали, Мартин?.. всего через два дня после первых убийств. Он совершенно оставляет общественную жизнь, в которой доселе играл весьма заметную роль, корпит над эпической поэмой… тихоня этакий, и даже юные девы не опасаются более его козлиной похоти.
Я вздохнул:
– Козлиной похоти, государь?
Король Билли оглянулся.
– Хорошо, – сказал я. – Вы изобличили меня. Признаюсь. Я убивал и купался в их крови. Это обалденно стимулирует творческую потенцию. Я думаю, еще две… нет, пожалуй, три сотни жертв… и моя новая книга будет готова.
Король Билли отвернулся и вновь уставился в окно.
– В чем дело, – спросил я, – вы мне не верите?
– Нет, не верю.
– Почему же?
– А потому, – ответил король, – что знаю настоящего убийцу.
* * *
Мы сидели в затемненной нише и смотрели, как Шрайк убивает романистку Сиру Роб и ее любовника. Света было маловато: из-за этого казалось, что слегка перезревшая плоть Сиры тускло фосфоресцирует, а белые ягодицы ее куда более юного приятеля словно бы плавают в полумраке спальни, отдельно от его загорелого тела. Их любовный акт достиг своего апогея, как вдруг произошло нечто необъяснимое. Юноша, уже готовый замереть перед оргазмом, внезапно взлетел в воздух, как будто Сира непонятным образом вытолкнула его из себя. Звуковая дорожка на диске, воспроизводившая до этого обычные стоны, вздохи, всхлипы и неизбежные при такого рода занятиях указания, неожиданно наполнила нишу криком. Сначала закричал он. Потом она.
Изображение покачнулось – это тело юноши ударилось о стену рядом с камерой. Сира лежала в позе трагикомической незащищенности: ноги широко раздвинуты, руки раскинуты в стороны, груди примяты, бедра белеют в темноте. В ожидании экстаза она запрокинула было голову, но время шло, и когда она снова приподняла ее, потрясение и злость на ее лице сменили до странности похожую на них гримасу. Она открыла рот, собираясь закричать.
Но крика не последовало. Вместо него послышался звук, похожий на хруст разрезаемого арбуза: с таким звуком лезвие проходит сквозь плоть, серп рассекает сухожилия и кости. Голова Сиры откинулась назад, рот раскрылся невероятно широко… и ее тело ниже грудины буквально взорвалось, а затем разошлось, словно разрубленное незримым топором. Затем вступили в дело невидимые скальпели, и на коже появились поперечные разрезы. Казалось, мы просматриваем в ускоренном темпе заснятую скрытой камерой операцию хирурга-маньяка. Это было жестокое вскрытие, ибо совершалось оно на живом человеке. Впрочем, нет, уже не на живом. Как только иссяк поток крови и прекратились конвульсии, руки и ноги Сиры безвольно раскинулись и застыли, выставив напоказ омерзительную груду внутренностей. И вдруг, на какую-то долю секунды, рядом с кроватью возникло нечеткое красное пятно, отливающее металлическим блеском.