Последний Рюрикович - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Елманов cтр.№ 30

– Ну, во-первых, если бедный немецкий лекарь поможет родственнику царя, то при благоприятном исходе дела тот, скорее всего, тоже не забудет услуг иноземца. Да и потом, быть личным лекарем царевича – это одно, а царя – совсем другое.

– Вон тебе чего надобно, – протянул Афанасий, слегка успокоившись. – Ну, это само собой. Коль ты к нам с чистой душой, то и мы к тебе с открытым сердцем. Злата-серебра сколь унесешь, столь и дадим. В обиде не останешься.

– И еще одно, – мягко, как бы нехотя, сказал иезуит.

– Чего еще? – опять насторожился Афанасий.

– Собственно говоря, это уж вовсе пустяк для такой важной особы, коей вы станете с божьей помощью если не завтра, так послезавтра.

Афанасий приосанился, а Симон деликатно продолжил:

– Горько и больно мне видеть, как иноземцы, приносящие своей торговлей большую пользу государству русскому, не имеют возможности даже помолиться по своему обычаю за успех дела и за здоровье государя всея Руси, – и после короткой паузы, глядя прямо в лицо Афанасию, выдохнул: – государя Димитрия Иоанновича, – а потом продолжил так же тихо и неторопливо:

– Вот ежели бы светлейший князь и великий государь дозволил поставить всего по одному костелу в каждом большом граде, было бы вовсе чудесно. А уж слава о могучем русском государстве обошла бы весь мир, равно как и слава о мудром царе и его не менее мудрых советниках. Думается, что после этого каждый купец почел бы за честь плыть сюда со всевозможными товарами и иметь дела с таким замечательным правителем. – И иезуит низко склонил голову перед Афанасием.

– Это как же? – недоуменно переспросил Нагой. – Рядом с нашим православным храмом нечестивцы какие-то будут в своих вертепах молиться? Слыхал я, в том же Крыму будучи, как они «алла!» орут по утрам, спать мешая. Хошь, чтобы в Москве так же было? Да ты сам-то кто, лекарь? Кажись, в православии крещен был, али не прав я? Так что тебе за печаль до иных вер?

Иезуит поморщился:

– Токмо ради процветания русской державы направлена сия малая просьбишка. Ведь купцы немецкие, французские, италийские да аглицкие не нечестивцы, а такие же христиане, как и ваш покорный слуга, – поправил он Нагого. – Что касается мерзких иудеев или же нечестивых магометян, кои, смешно сказать, ни вина не употребляют, ни свинины в пищу не приемлют, то я бы сам первый отправил их на костер, ибо они грязнее любого язычника, закоснев в своих заблуждениях, – и жестокие огоньки всемирного костра для заблудших душ взметнулись на миг в глазах у иезуита.

Афанасий их не заметил, ибо длилось это лишь мгновение, после чего Симон опустил глаза долу и сразу же уставился на Нагого чистым, невинным взглядом.

– Да у нас в казне, – Афанасий говорил так, будто уже командовал ею, – и денег таких нету. Даже христианские храмы, и те возводить не в состоянии, а ты тут… – Боярин хотел развить свою мысль, но лекарь радостно перебил его:

– Ежели бы великий государь на свои средства воздвиг наши храмы, то мы бы денно и нощно молились богу за его здоровье, но ввиду тяжелого положения страны никто об этом никогда и не заикнется. Разве что когда-нибудь потом. А поначалу все, что нам потребно, мы выстроим самолично и даже более того. – Тут Симон решил, что пора выдвигать новое требование, подав его как уступку. – В благодарность за то, что государь пошел нам навстречу, мы сами воздвигнем больницы и школы, где наши учителя и лекари будут безденежно лечить убогих и больных, обучать страждущих высокому свету истинного знания, и все это токмо из любви к великому царю-батюшке Дмитрию Иоанновичу и его мудрому советнику Афанасию Федоровичу.

– Ну, это попам решать да патриарху, – нерешительно протянул Афанасий, но, заметив разочарование в глазах иезуита, тут же добавил: – Хотя превыше всех у нас царь, и коли речь идет только о дозволении молиться в них иноземцам, то тогда это, – тут он приосанился, – дело государево, и тут церковь перечить не посмеет. Однако плата немаловажная, а вот за какие услуги – толком и не решено.

Симон закусил губу.

«Ну вот, добрались и до самой сути, – промелькнуло у него в голове. – Теперь не ошибиться бы со словами. Конечно, риск огромный, и сразу вывалить на него весь план, все тайные мысли, ничего не оставив про запас, опасно, но, с другой стороны, выбора и нет. Только так, с первой же беседы увлечь его, и не просто увлечь, а повязать по рукам и ногам. Как там у них – корову за рога, кажется? И давить, давить…»

– Разве не решено? – деланно удивился он. – А ведь одну услугу я вам оказал совсем недавно. Вам же непременно нужен покойный мальчик. Думаю, не ошибусь, если скажу, что одним слухом тут не отделаться. Вот я его и приготовил.

– Так это был покойник?! – ужаснулся Афанасий. – Он же шеве…

– Нет, мальчик живой и здоровый. Пока, – уточнил иезуит. – Но в нужный момент он будет отличной кандидатурой, – и после паузы, – для царского гроба.

Афанасий зябко передернул плечами, будто его при таких словах обдало замогильным холодом.

– И не жалко отрока? Невинно убиенная христианская душа громко возропщет, возносясь на небо. Не боишься кары господней?

– Все это будет сделано к вящей славе господней, – жестко проговорил иезуит, и его узкие бледные губы как будто стали еще тоньше, словно кто-то прислонил к его рту два синеватые лезвия без рукояток.

Нагой нахмурился. Где-то он уже слышал это, и теперь его мозг лихорадочно перебирал в памяти главные и второстепенные события жизни. Где – он уже смутно начинал припоминать, а вот кто это говорил – вспомнить было значительно труднее. Нагой уже совсем было отчаялся в своем намерении, но тут Симон произнес следующую фразу:

– Я думаю, святейший престол простит мне невольный грех детоубийства, учитывая, что все мои силы и помыслы посвящены упрочению дальнейшей его славы.

И тут боярина осенило.

– Так ты езуит! – уверенно воскликнул Афанасий.

Симон на мгновение смутился, но потом поднял холодные льдистые глаза и спокойно ответил:

– Да, это так. Любопытно было бы только узнать, откуда у вас такая уверенность и проницательность?

– Так был у нас уже один из ваших. К покойному Иоанну Васильевичу приезжал. Звать как – не помню уже, давно было, а глаголил в точности как ты, токмо через толмача.

Иезуит поморщился. Тень Антонио Поссевино, казалось, встала здесь, в этой крошечной клетушке, и выпрямилась во весь рост, торжествующе глядя откуда-то сверху на второго посланца ордена Христа Бенедикта Канчелло.

«Сам ничего не добился и другим мешаешь», – укоризненно обратился Симон к нему мысленно и, поворачиваясь к Нагому, вслух произнес:

– Ваша память, проницательность и наблюдательность делают вам честь. У будущего царя будут весьма умные советники.

На что польщенный боярин ответил попросту:

– А и хитрый же вы народ, окаянцы. Не мытьем – так катаньем, но своего добьетесь. Одначе мы прервались немного. С отроком все ясно, а вот далее как?