Не хочу быть полководцем - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Елманов cтр.№ 26

Само собой, князю я ничего не сказал и носом в его же недочеты тыкать не стал. Даже не намекнул. Зачем? Этим я ничего не исправлю и к жизни никого из тех героев не верну. Да и выводов он для себя никаких не сделает – годы не те. Чай, шестой десяток идет. Что выросло, то выросло. Но крестик в памяти я поставил. Сгодится на будущее.

Так и дальше было. Он про героический штурм, когда чуть ли не полгорода было в его руках, и лишь приказ царя на отступление помешал его ратникам в тот же день овладеть Казанью, а я еще один крестик: зарываешься ты, князюшка, и опять-таки до общей организации штурма тебе и дела нет – вперед и с песней, и все тут.

Оно, конечно, и это иной раз ох как нужно. Но еще лучше вначале все приготовить, а уж потом командовать: «Орлы! Порвем басурман на портянки! За мной, ребятушки!» Словом, как Александр Васильевич Суворов. Он ведь тоже любил и порыв, и геройский натиск. Вот только они у него потому и заканчивались успехом, что генералиссимус не забывал об организации. Вначале подготовка, а уж потом… Достаточно вспомнить, сколько времени он репетировал штурм Измаила, и сразу станет ясным, в чем именно сокрыта тайна его славных побед.

Но снова князю ни слова. Ну не видит он со своей печки общего положения дел, не учили его этому, так чего я лезть буду?

И еще один вывод. Видели за ним эту неспособность к стратегии. Именно потому, несмотря на включение князя сразу после взятия Казани в «ближнюю думу» царя, участия в ее заседаниях он практически не принимал. Оставив его по-прежнему воеводой, причем именно на южном направлении, Воротынского не посылали даже на Ливонскую войну.

Когда он рассказывал, что ни разу не скрещивал сабли ни с ливонцами, ни с Литвой, мне в его голосе почудилось сожаление. А я ему мысленно в характеристику еще один крестик. А почему не посылали? Да потому что там – иное. Там нужно правильно разместить пушки, уметь сконцентрировать удар, прикинуть, на какую стену направить главные силы, а на какую – для отвлекающего маневра, то есть опять-таки все организовать.

Приказ «Вперед и с песней!» здесь будет означать неминуемое назад и на носилках, а у него иных не бывает. Он из таких людей, что, и оказавшись на краю обрыва, перед пропастью, все равно бы крикнул: «Вперед!» Плюс, конечно, в этом имеется – летящий в бездну с пути не собьется. Только, когда долетит, этот плюс непременно обернется крестом. Могильным.

Ту же опалу взять. Вроде невинно пострадал, незаслуженно. Спору нет, отправка в ссылку – это перебор. А за что? В кои веки Михайла Иванович попал на заседание ближней Думы, где как раз обсуждалось новое уложение о княжеских вотчинах, в котором княжатам категорически воспрещалось продавать и менять родовые земли. Получалось что-то типа некооперативной квартиры в советские времена, то есть живи и пользуйся, но продать, обменять и прочее не смей.

Более того, по тому же уложению выморочные владения, то есть владения тех, кто умер, не оставив после себя сыновей-наследников, подлежали возврату в казну. Это сейчас закон обратной силы не имеет, а тогда… Словом, предполагалось учинить пересмотр всех сделок и наследований, начиная аж с тысяча пятьсот тридцать третьего года, то есть после смерти великого князя Василия III. А у Михайлы два брата, и оба без сыновей. Один, Александр, еще жив, а другого, Владимира, ко времени обсуждения нового уложения почти десять лет не было в живых. Получалось, что все вотчины Владимира уйдут не братьям, а в казну.

Была там и хитрая оговорка. Мол, ежели кто ударит челом царю-батюшке, то государь может дозволить унаследовать земли брата. Даже племянники могли их получить. Тот же Борис Годунов молча бы все проглотил, ударил, не пожалев чела, и… получил.

Но у Воротынского характер не таков. Это ему, человеку, который единственный на Руси носит вслед за своим отцом самый почетный титул «слуги государева», герою Казани и прочее, бить челом?! А ну вперед и с песней! И понеслось…

Короче говоря, если деликатно, то он на том совещании «немного погрубил» царю. И я примерно представляю его речугу – доводилось слыхать, как он иногда обращается с холопами, если пребывает в легком расстройстве духа: «Да мать же твою так и перетак, раскудрит ее через коромысло! В рот вам всем дышло, а тебе, Степашка, еще и хомут с оглоблей. Чтоб тебя, Артамошка, Баба-яга в ступе прокатила! Вихрем тя подыми, родимец тя расколи, гром тя убей! Да чтоб тебе, Епифашка, ежа против шерсти родить! Чтоб тебе ни питьем отпиться, ни едой отъесться, ни сном отоспаться, ни в чистом поле разгуляться. Помереть бы тебе, Прошка, без попа, без дьякона, без свечей, без ладана, без гроба, без савана!»

Ну и всякое прочее. Даже если он в общении с государем поубавил тон наполовину – но не больше, поскольку в тот миг Михайла Иванович был далеко не в легком расстройстве, – все равно звучало весело и достаточно жизнерадостно. Немудрено, что царь «немного» обиделся.

Брательник Александр, очевидно, тоже поучаствовал, хотя не в таких резких выражениях – заслуг меньше. После этого и последовал царский указ. Формулировки «за хамство» тогда не было, хотя аналог, наверное, имелся, например, «за дерзость и непочтение», но Иоанну прибегать к такой трактовке произошедшего на совещании, очевидно, показалось постыдным. Ну что ты за самодержец, если тебе дерзят и не почитают? Потому в ссылку братьев Воротынских отправили с привычной формулировкой: «За изменные дела».

Держали недолго. Александра, который был посажен «в тын» в Галиче, вообще освободили через год, Михайлу выдерживали в Белоозере три с лишним года. Да и не такой уж изнурительной была эта ссылка. Унизительной – да, но тяготы и лишения он в ней навряд ли испытывал. Достаточно сказать, что с собой ему было дозволено прихватить аж двенадцать слуг и столько же «черных мужиков» и «женок». Куда же больше? Но когда он рассказывал, то прозвучала обида – «только дюжину».

И в ссылке он занимался не тем, что переосмысливал свое поведение, но лишь растравлял горькую обиду да еще строчил царю жалобы – то недодали, этим не снабдили. Об этих ущемлениях он тоже не раз говорил. То ему вовремя не завезли ведро рейнского вина, ведро какой-то бастры да еще ведро романеи и недодали сотни лимонов и трех гривенок имбирю. То обжулили на два осетра, столько же севрюг да еще на полпуда винных ягод, столько же изюма и на три ведра слив.

Прочее все в том же духе. То ему материал на новую одежду для дочки подавай, то скатерти прохудились, то медную посуду прожгли – тазы бы с котлами поменять.

Но особенно мне запомнилась одна жалоба, и тоже на недостачу. Тогда ему не завезли десяток гривенок перцу, гривенку шафрана, две гривенки гвоздики да две трубы левашные. А теперь даю расклад. Гривенка, чтоб вы знали, это двести граммов. Вот и считайте. Получается, человек бузит только из-за того, что ему не прислали каких-то шестьсот граммов имбиря, четыреста – гвоздики и двести – шафрана.

А уж когда я узнал, для чего нужны левашные трубы, то тут и вовсе все стало ясно. Они, оказывается, необходимы для изготовления левашников – разновидности сладких пирогов. Ну и ну. Сладенького деточке захотелось, да не любого, а именно такого, ан, глядь, приготовить нельзя, трубы нет. Ну, дите в слезы и тут же жаловаться. Вот только у мальчика борода такая, что Карл Маркс позавидует, да и возраст – на шестой десяток перевалил.