Око Марены - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Елманов cтр.№ 21

– Как сказывает воевода наш, Вячеслав, тяжело в учении, легко в бою.

Правда, тут же пояснил изреченное, указав, что кто хорошо всем премудростям обучится, тот не токмо в битве уцелеет, ибо даже самая первая, коли хорошо выучился, в какой-то мере привычной покажется. К тому же у отличившегося и радужная возможность открывается в дружину к рязанскому князю Константину попасть. Лучших из лучших он в нее набирает, но зато почет им отовсюду и уважение от народа, ибо они землю русскую от врага берегут, грудью на ее защиту вставая.

Однако все мечты, которые разом вспыхнули в голове у Любима, тут же бесследно испарились, когда Пелей потребовал встать всем тем, кто был наказан Позвиздом. Встало почти три десятка. Как-то так получилось, что их, любимовский, пострадал больше всех. Пелей только качнул головой удивленно и пояснил, что те десятники, у коих половина воев или больше наказаны, тоже вместе с ними казнь [57] отбывать должны. Пришлось Прокуде и еще двоим, назначенными старшими, рядышком становиться. Затем полусотник еще более скучным голосом добавил, что коли более половины полусотни наказаны, значит, и он, Пелей, должен с ними вместях быть.

На вспыхнувшие было веселые смешки он тем же скучным голосом ответствовал, что когда полусотник всю ночь не спит из-за нерадивых подчиненных, то наутро весьма зол бывает и на будущее советует всем завтрашний день особо запомнить.

После того как почти вся ночь у штрафников ушла на то, чтобы нарубить кашеварам дров, спать им и впрямь почти не пришлось, так что завтрашний день показался всем нескончаемо длинным и очень тяжелым. Можно многое вытерпеть, особенно деревенским крепким парням, но к вечеру каждый из тех, кто ночью работал, еле передвигал ноги. А впереди для кое-кого угрожающе маячила вторая подряд бессонная ночь, потому что за те или иные упущения, точно такая же, как у Позвизда, палка Пелея не раз указывала то на одного, то на другого березовского мужика. Остановилась она разок и на Любиме, который тут же с ужасом представил, что с ним будет наутро.

Когда Пелей после ужина отозвал всех наказанных в сторону, Любим уже потихоньку настроился на тяжелый труд дровосека, но тут с радостью услышал слова полусотника о том, что он по доброте душевной всех их не то чтобы прощает, но переносит начало нынешней ночной работы на следующий вечер. Спали березовские парни на жестких досках, покрытых толстым куском войлока, как на мягкой пуховой перине – сладко и крепко.

А наутро сызнова разбудила их команда «Подъем» и тяжелые, загруженные до отказа дни потянулись вереницей. Следуя один за другим, они незаметно сливались в седмицу, затем в другую, а там уже глядь – и месяц позади оказался.

Учеба же день ото дня становилась все интереснее и интереснее. На втором месяце их вместе с четырьмя другими сотнями стали учить, как супротив вражьей конницы оборону держать, как для них препятствие прорывать – не волчьи ямы, а длинные глубокие канавки. Как не робеть, как перестраиваться, если враг в кольцо зажмет, как всем строем разом по команде «Бронь» неуязвимым для врагов стать, прикрывшись наглухо своими щитами от вражьих стрел, как…

Словом, много чего познал Любим. К концу второго месяца он лишь удивлялся, вспоминая со стыдом себя и каким недотепой в первые дни казался Пелею. Десяток, в который он входил, был ныне лучшим во всей полусотне, а та, в свою очередь, как доверительно сказал сам Пелей, постепенно выходила в первые в сотне угрюмого Позвизда, который на самом деле оказался не очень-то и вредным.

Мрачность же его объяснялась лютой печалью, которая терзала сотника с того самого дня, как его самобрат [58] погиб в мордовских лесах этим летом. После этого рассказа Пелея о сотнике целый день все ходили угрюмые и молчаливые, а вечером Гуней принялся поджучивать тихого Мокшу, допытываясь, почто его родичи так подло с братом Позвизда поступили.

Тот долго не отвечал Гунею. Однако задира не унимался и продолжал допытываться, все весомее толкая Мокшу в плечо и брызжа слюной. Любим хотел уж было вмешаться, потому что чуял, что сейчас парень полезет в драку. И добро было бы, если б он Гунейку противного отколотил, но, будучи послабее, скорее всего, получится наоборот.

Любим уже и с места было привстал и шаг шагнул, но больше ничего не успел. Гуней неосторожно прошелся еще раз по внешности матери Мокши, и в тихого парня словно черт вселился. Спустя миг клубок из двух тел покатился по изрядно притоптанной земле, которую последнюю неделю чуть ли не через день поливал сырой снег вперемешку с дождем.

О том, чтобы разогнать их, нечего было и думать. Отчаяние поначалу помогало Мокше, но затем более сильный Гуней стал одолевать, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Пелей. Любим никогда бы не подумал, что их невысокий полусотник столь силен, а тут… Не успел никто опомниться, как Пелей уже развел их в стороны, крепко ухватив за грудки и не давая сблизиться для продолжения драки.

Расспросы поначалу ничего не давали – Мокша вовсе молчал, а Гуней говорил лишь, что он ни в чем не виноват, потому как первым драку не начинал. Лишь спустя некоторое время полусотник все-таки выяснил, что именно предшествовало столь страстному мордобитию, и немедленно приказал подошедшему к месту происшествия Прокуде созвать всю полусотню. Чтобы было посветлее, принесли несколько факелов, и при их мечущемся пламени, яростно шатаемому из стороны в сторону порывами студеного ноябрьского ветра, белый от ярости Пелей с сурово поджатыми губами вызвал из строя Мокшу и Гунея.

Поначалу он кратко рассказал, какой дружной семьей должны быть все вои у князя, потому как в бою, возможно, одному ратнику – палец полусотника назидательно уткнулся в Мокшу – придется защищать спину другого ратника – и он указал на Гунея.

– Мыслю я, что это будет плохая защита, – мрачно заключил он. – Гоже ли сие?

Мокша вскинул было понурую голову, желая что-то сказать, но потом сник и вновь медленно опустил ее.

– Вина завсегда на обоих лежит, – продолжалПелей, – но на том, кто свару учинил, она неизмеримо больше.

При этих словах Гуней приободрился, а Мокша вновь поднял было голову, но только зло сплюнул кровь, сочащуюся из разбитой губы, и вновь промолчал, опять хмуро уставившись в раскисшую землю.

– За бой оный, учиненный двумя резвыми молодцами, каждый из них нонешнюю ночь отработает исправно. Это одно. Однако, как я и сказал, натом, кто учал оное, тройная вина. Стало быть, тебе… Гуней, еще три ночи надлежит потрудиться.

Удивленный Гуней не успел открыть рот в свое оправдание, как Пелей тут же рявкнул:

– Ты своим языком поганым уже изрядно поработал, так что прикуси его, покамест я речь веду. А вам всем, – обратился он к строю, – запомнить накрепко надлежит. Един крест на нас всех христианский, единому князю мы все служим, единую родину защищать будем. Стало быть, и сами мы едины должны быть. И нет среди ратников князя Константина ни мордвы лесной, ни вятича косопузого, ни мери немытой, ни мещеры болотной, ни половца вонючего. Нет и никогда не будет. А есть лишь славные вои, будущие заступники земли русской, коим всем, как один, и в сече лютой биться, а ежели нужда придет, так и живота лишиться, но с поля ратного не сойти и ни на пядь [59] не отступить. А кто иначе мыслит, тому в рядах наших места нету, и ежели есть такой, пусть сразу ко мне выйдет, я ему дорогу прочь укажу.