Крест и посох - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Елманов cтр.№ 42

– Так было? – вновь повернулся князь к Парамону, который от страха был сам не свой и только с ненавистью поглядывал в сторону юного дружинника.

– Так я ведь хотел как лучше... – промямлил он, наконец.

– Ты кто – князь или кат? – ехидно осведомился Глеб и, не дожидаясь ответа, пояснил: – Отличка в том, что князь казнь назначает, а кат ее справляет. Поделено так у них.

Парамон только сопел молча, потупивши свои поросячьи глазки в землю, а Глеб продолжал читать нотацию:

– Я, видишь ли, Парамоша, за твоей работой не гонюсь, так уж и ты, голубок, мое мне оставь, а то ты мне так всех смердов уморишь, и с кем я останусь тогда? С одним тобой?

– Ибо сказано в Писании: «Оставь Богу Богово, а кесарю кесарево». Стало быть, каждому свое, – вновь вставил словцо дружинник.

– Точно, – согласился князь. – А то я тебя, Парамоша, повелю самого на козлах разложить да всыпать пяток-другой горячих для ума в задние ворота. Охотники найдутся. Вон хоть бы и вой этот. Как, возьмешь шелепугу, не побрезгуешь? – И он пытливо уставился на юношу.

Тот замялся:

– Я ведь, великий княже, вой, а не кат.

– Неужто даже ради такого случая откажешься?

– Разве только из уважения к великому князю попробовать. Да у меня беда...

– Что за беда?

– Длань слаба больно. Только после трех десятков замахов и расходится. Так что дозволь, великий княже, просьбишку малую – коль с полсотни назначишь для Парамона, так я тут как тут, а ежели менее, то тут кого другого лучше было бы подыскать.

– Ну и договорились, – удовлетворенно кивнул князь и без всякого перехода резко сменил тему: – Тебя, кажись, Коловратом [42] кличут?

– Точно так, великий княже, – подтвердил дружинник. – Имечко крестильное – Евпатий, а за любовь к хороводам, девкам да игрищам Коловратом прозвали.

– Ну, давай-ка попа этого поганого в поруб. Да не туда, – заметил он миролюбиво дружиннику, который уже ухватил священника за широкий рукав черной рясы, намереваясь отвести его на задний двор княжеского терема, где и были выкопаны в земле две здоровенные глубокие ямы, в которых у Глеба и в обычное время всегда кто-то сидел. Ныне же там и вовсе наблюдалось столпотворение. Одних дружинников Константиновых было не менее десятка, включая тех, которые прибыли вместе с будущим узником. Там, будучи кинуты в поруб, они с невольной радостью, тут же вменившейся горечью от увиденного, обнаружили уже в первые секунды пребывания своих старых знакомых по дружине, включая раненых лучников, прикрывавших вместе с Афонькой бегство князя. Был там и гусляр Стожар с головой, обмотанной какой-то грязной тряпицей, из-под которой сочилась сукровица.

– Коли он был духовником княжьим, стало быть, и сидеть им заодно. К тому же, – он назидательно поднял палец вверх, – и его немалую вину вижу я в злодействе Константиновом. Не сумел дьявола из души сына своего духовного изгнать, который ему и внушил совершить столь тяжкий грех. Вот пусть и искупает недочет сей. Авось убедит князя хоть пред смертью раскаяться в содеянном. А не сможет, так Парамон мой обоим подсобит. Ну а ты, вой, – обратился он к Евпатию и приторно сладенько, как только мог, улыбнулся. – Сами, чай, молодыми были, знаем. Иди уж, кружи свои хороводы с девками, Коловрат, – и, глядя на уже удаляющегося дружинника, буркнул завидуя: – Ишь, молодой, и не болит у него ничего. А тут. – Он досадливо поморщился и, потирая правый бок, ворчливо повернулся к девке: – Ну что там? Все сделала?

– А вот, княже. – Девушка помахала в воздухе узелком и, даже не развязывая, извлекла оттуда скляницу с какой-то мутной буро-зеленой жидкостью.

– Прежде сама отпей, – буркнул князь нетерпеливо.

Девушка, пожав плечами, послушно извлекла из того же узелка небольшую чарку и, щедро плеснув в нее из скляницы, одним махом выпила все до дна. Глеб с подозрением заглянул в чарку – и впрямь пуста, тут же поспешно выхватил из девичьих рук посудину с настойкой. Доброгнева, а это была именно она, бесстрашно глядя на князя в упор своими зелеными глазищами, заметила при этом:

– Я ведь два настоя приготовила. Тот, что у тебя, так себе. Он лишь боль утишает, которой недуг твой, как гласом трубным, знак о себе подает, – с этими словами она извлекла из узелка еще одну скляницу с жидкостью, на этот раз густого черного цвета. – Этот же посильней будет во сто крат.

– Испей, – вновь потребовал Глеб.

Девушка послушно вновь наполнила свою чарку, выпила, но руку с зажатой в ней скляницей князю не протянула. Напротив, отвела назад, спрятав ее за спину:

– Погодь, княже, а то ишь прыткой какой.

– Что еще? – нахмурился нетерпеливо Глеб и криво усмехнулся. – А-а, гривенок тебе надобно. Будут, не сомневайся. Ишь какая сребролюбивая. Ну, давай.

– Ноне не о гривенках речь, – пояснила Доброгнева. – Настой этот силы великой. Коли здрав – вреда не будет, а ежели болен – вместе с болезнью и человека на погост отправить может. Надо его сперва тебя на ином болящем испытать – сколько пить и как часто. Ну а после уже и к тебе нести.

– А на ком же испытать хочешь?

– Ведаю я доподлинно, княже, что у того, кто в порубе твоем теперь пребывает, такая же болезнь.

– Это у кого же? – не понял Глеб.

– А у того, кого я раньше пользовала, – пояснила Доброгнева.

– А ну как помрет в одночасье, – прищурился Глеб недоверчиво. – Не жаль князя?

– Убивец он. Хуже татя ночного. Почто ж жалеть, – равнодушно ответила девушка. – К тому же теперь не он мне гривенки жалует, а ты.

Настороженный взгляд князя обмяк. Корыстолюбие как одну из главных человеческих слабостей он понимал вполне и даже уважал по той простой причине, что оно ему изрядно помогало в продвижении к собственным целям. Сам он к богатству относился равнодушно, будучи чуть ли не с детства навсегда прельщен другой страстью – неуемной жаждой власти. Поэтому он и поверил бывшей лекарке своего брата. В самом деле, с узника уже взять нечего, вот и решила бойкая девица с другого князя серебрецо да злато поиметь. Все правильно. Это жизнь.

Он удовлетворенно кивнул и повелительно махнул рукой верному Парамону, указывая на дверь и протягивая связку тяжелых ключей:

– Открой ей. Пусть полечит князя, а ты пока за кузнецом слетай. Пусть на попа железа [43] наложит. Да перед этим того сторожу найди, которую мы прогнали с тобой, перед тем как туда входили. Ишь паршивцы. Им велено было в сторонку отойти, а они убрели неведомо куда. Да пока с кузнецом не вернешься, поруб не открывай, – внес он на ходу изменения. – Пусть лекарка здесь обождет. Ты же, – он обратился к пожилому дружиннику, – на страже побудешь. Гляди, дабы ни одна душа живая к двери этой даже близко не подходила, а не то сам там окажешься, – и благодушно зевнул. – А я, пожалуй, пойду наверх, в ложнице прилягу. Притомился что-то.