Дом одиноких сердец - читать онлайн книгу. Автор: Чингиз Абдуллаев cтр.№ 15

Пациент наконец оторвался от углубленного созерцания потолка и взглянул на врача.

– Я вас слышу, – сказал он.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

– Ничего не болит?

– Пока нет. Если заболит, я вас сразу позову. Вы знаете, что мои приступы боли начинаются после полуночи.

– Мы можем сделать тебе укол до полуночи.

– Зачем? Мне и так мало осталось. Лучше продержусь сколько смогу. Хотя бы еще немного. Почувствую, что живу.

В таких случаях принято говорить, что жить человек будет долго, но Мокрушкин не сказал этих слов. Это было бы нечестно по отношению к тяжелобольному пациенту, который со дня на день мог навсегда потерять сознание, превратясь всего лишь в бесформенный кусок мяса. Они вышли из палаты.

– Даже не знаю, что лучше, – признался Эдгар, – умереть, ничего не понимая и не чувствуя, потеряв сознание, или в полной памяти и осознавая, что происходит.

– Они не выбирают, – отозвался Мокрушкин, – и это, наверно, правильно. Мы ведь тоже не знаем, что именно нас ждет. У каждого свой конец, который ему уготован, своя судьба.

– Шопенгауэр определял судьбу всего лишь как совокупность учиненных нами глупостей, – возразил Дронго. – Возможно, с подобной генетической болезнью его отцу или деду нельзя было иметь детей.

– Вот поэтому он и умирает в одиночестве, – пояснил Мокрушкин. – Он боялся, что его болезнь перейдет по наследству к его детям, и поэтому бросил любимую жену, заставив ее сделать аборт, когда она ждала ребенка. Его можно понять. Но она не захотела больше жить с ним и ушла от него. Ее тоже можно понять.

– В таких случаях лучше не выступать судьей, – согласился Дронго.

Они прошли к следующей палате. Мокрушкин снова постучал.

– Войдите, – услышали они старческий голос.

Все трое вошли в палату. На кровати лежала пожилая женщина. Она была похожа на смятый одуванчик – белые редкие волосы, мягкая улыбка; почти бесцветные, когда-то зеленые глаза. Увидев вошедших, старушка почти счастливо улыбнулась.

– Добрый вечер, Алеша, – сказала она врачу, – как я рада, что сегодня именно твое дежурство.

– Спасибо. Я тоже рад, Казимира Станиславовна. Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, – ответила она улыбаясь, – почти ничего не болит. И еще вчера по телевизору показывали такую интересную передачу. Я, правда, сделала звук тише, чтобы не мешать своей соседке.

– И все равно помешали мне спать, – громко произнесла другая женщина. Она лежала на кровати, стоявшей справа от двери, лицом к стене и спиной к вошедшим, даже не повернувшись, когда они вошли.

– Тамара Рудольфовна, – укоризненно сказал Мокрушкин, – у нас гости.

– А мне все равно, – ответила она, все так же не поворачивая лицо, – здесь не театр и не салон, чтобы принимать гостей. Здесь место, где умирают тяжелобольные люди, и не нужно сюда никого приводить. Тем более каких-то гостей.

– Это наши друзья, врачи из Башкирии, – пояснил Мокрушкин.

– Вот пусть они и возвращаются в свою… Башкирию, – ответила женщина, но так и не повернулась.

Казимира Станиславовна испуганно посмотрела на Мокрушкина.

– Меня лучше перевести в другую палату, – тихо попросила она, – моя соседка все время недовольна. И когда я включаю телевизор, и даже когда не включаю.

– Я тоже так думаю, – согласился Мокрушкин. – Завтра приедет Федор Николаевич, и мы все уладим.

– О чем вы шепчетесь? – спросила Тамара Рудольфовна, наконец поворачиваясь к ним лицом.

У нее было злое лицо пожилой и властной женщины. Белые волосы, мешки под глазами, на лице характерные пятна пигментации. Было очевидно, что болезнь крови доставляла ей еще и нравственные муки.

– Опять на меня жалуетесь? – поинтересовалась она.

– Нет-нет, – испуганно прошептала ее соседка, – ни в коем случае.

– Знаю, что жалуетесь. Не лгите. Все знаю. И характер у меня поганый, тоже знаю. И вообще вы правы. Вам лучше завтра поменять палату. У нас с вами несовместимость. Разные группы крови – если мою еще можно причислить к какой-то группе.

Она взглянула на вошедших.

– Это вы прибыли из Башкирии? Какой такой хоспис в вашей мусульманской республике? Зачем вы врете? У вас ведь стариков уважают до смерти. Ходят за ними, возятся, убирают, терпят их глупости… Это у нас сразу избавляются от таких мерзких тварей, как мы!!

Мокрушкин сокрушенно покачал головой.

– Выйдите, пожалуйста, – попросил он, – я останусь с ними.

– Да, конечно, – Дронго и Вейдеманис поспешили выйти из палаты, сопровождаемые истерическими криками Тамары Рудольфовны.

– Знаешь, что я тебе скажу, – неожиданно произнес Вейдеманис, – концентрация страданий в таком месте превосходит любое человеческое воображение. Я даже не представляю, с чем это можно сравнить. Даже у осужденных на смерть есть какой-то небольшой шанс. А здесь… – он махнул рукой.

В этот момент опять позвонил мобильный телефон Дронго. Он достал аппарат:

– Я вас слушаю.

Звонил Федор Николаевич. Главный врач сообщил, что он подъезжает к зданию хосписа и через несколько минут уже будет на территории своего учреждения. Сыщики вышли во двор. Уже стемнело, и зажглись фонари. Они уселись на скамейку перед зданием и почти сразу же услышали чьи-то шаги. К ним подошел знакомый мужчина, очевидно – сторож. Он внимательно посмотрел на обоих незнакомцев в белых халатах. У него было чисто выбритое лицо, черные глаза немного навыкат, редкие черные волосы, подстриженные очень коротко – от этого его голова походила на ежа. Он был одет в темный костюм, на ногах – тяжелые армейские ботинки.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался Дронго.

– Здравствуйте, – кивнул сторож, – это вы приехали вместе с Дмитрием на машине нашего главного?

– Мы.

– Значит, это вы гости из Башкирии. Очень хорошо. А кого вы ждете?

– Федора Николаевича.

– Он уже не приедет. Девятый час вечера. Так поздно он не задерживается, если ничего особенного не происходит.

– У вас сегодня собаки выли, – возразил Дронго.

– Это уже все знают, почему они выли. Они ведь сразу чувствуют, когда кто-то уходит, – пояснил сторож. – У нас сегодня человек ушел, вот поэтому они и воют.