Лица века - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Кожемяко cтр.№ 68

Удивительное мое село. Как всегда, мать – удивительная. Удивительные люди! В простоте, но и в мудрости. Бывало, приеду к матери, и она мне пересказывает про меня: «А чего это он картошку сам роет? А чего к нему начальники не едут? Чего-то мяса не выписывает в колхозе?» Приглядывались. Да, между прочим, у Воротникова Виталия Ивановича, в свое время члена Политбюро, мать тоже бобровская, а сам он родился в Воронеже. И я ему, моему ровеснику, по-землячески рассказывал иногда, как народ оценивает начальников и руководителей. Вот он в моих глазах был именно руководителем в лучшем смысле – не начальником. Связи с народом не утратил, взглядам своим и сегодня не изменил…

В. К. А как вы-то в поэты вышли?

Е. И. Получилось так. Напечатал я заметку в дивизионной нашей газете «На разгром врага». Видно, чем-то понравилась она. И пришел один лейтенант, спрашивает: «Какое у вас образование?» Говорю: «Девять классов».

В. К. А звание какое было?

Е. И. Гвардии младший сержант. С отличием окончил курсы радистов… И вот выходит приказ – перевести меня в редакцию газеты, поручив прием информации. Ночью принимал сводки Совинформбюро и прочее, а днем редактор меня по полкам посылал – я жизнь-то солдатскую знал хорошо. Стал писать не только статьи, но и стихи. Посылаю в газету 1-го Украинского фронта «За честь Родины». Приезжает потом оттуда полковник и забирает меня.

А я уже и в Москве печатаюсь. В «Смене» – у Долматовского, в «Советском воине» – у Грибачева. Вот какие были люди! Это тоже относится к понятию «советские». Какой-то там младший сержант, где-то в Австрии… И они письма мне пишут, советы дают. В газете «За честь Родины» – встреча с Михаилом Алексеевым. Первые страницы своей повести «Солдаты» он читал мне.

Потом демобилизация. Меня уговаривали окончить курсы военных журналистов во Львове, но я уже нацелился в Литературный институт. А меня задержали, пока уговаривали. И как я бежал по Москве с Киевского вокзала, как бежал, чтобы успеть!! Нет, опоздал. Говорят, приемная комиссия уже распущена. До следующего года.

Спускаюсь я по лестнице совсем унылый – и слышу: «Что опечалился, младшой?» Человек в гимнастерке. Как потом оказалось, был это Юрий Бондарев. Говорю, вот – опоздал. «Это не ты опоздал – армия опоздала». Ведет меня обратно в ректорат. Но опять: «Что же, из-за вас комиссию теперь заново собирать? И рекомендаций у вас нет». А у меня же были письма Долматовского и Грибачева. «Давайте сюда! Чего же вы раньше-то не сказали?…» Так помог определить мою дальнейшую судьбу прекрасный писатель Василий Александрович Смирнов…

А потом встреча с Паустовским. Тут уже начинается мой «Суд памяти». С образа стрельбища. Забрел я после войны под Веной на заброшенное старое стрельбище. И какое-то страшное возникло чувство! Земля – как не земля. Никогда она не работала. Заросшая. Там не пасли никогда никого. Все пули, все оружие здесь прошли. А значит, солдаты всех поколений и войн, вплоть до Гитлера. То есть самое массовое предприятие, где учили убивать…

И вот это во мне ходило, как облако в сердце. Не знаю почему, но в институте решил рассказать Паустовскому. Константин Георгиевич выслушал очень внимательно. И очень он меня вдохновил: «Молодой человек, а ведь вы нашли ключ к философии войны вообще! Обязательно пишите. Только прошу вас – пишите прозой».

Вот в этом я его не послушался… Но за поэму «Суд памяти» готов нести ответ перед любым судом – земным и небесным. Не стыжусь называться ее автором.

Как-то Леонтьев, который ведет по телевидению передачу «Однако», ехидно к чему-то прилепил: был, дескать, такой поэт советский – Егор Исаев, который писал партийные поэмы…

Хочется спросить: «А ты читал?…»

Август 2001 г.

На телеэкране Виктор Розов не мелькает. Какое там, многие последние годы его почти вовсе туда не зовут. Конечно, идут время от времени знаменитые фильмы по его пьесам – шедевр мирового кино «Летят журавли» или более скромный, но до сих пор волнующий «Шумный день».

Как объяснить его феномен? Миллионы соотечественников, воспитывавшихся в советские годы на прекрасных пьесах Розова, несут в душе их свет и тепло, передавая самые добрые чувства детям, внукам, новым поколениям. Так что живы «В добрый час!» и «В поисках радости», «Вечно живые» и «В день свадьбы», «Затейник» и «Традиционный сбор»…

А МХАТ имени Горького под руководством Татьяны Дорониной поставил самую первую, почти полвека назад написанную и тогда же впервые показанную Центральным детским театром пьесу замечательного драматурга – «Ее друзья». И спектакль стал событием, еще раз подтвердив молодость и насущную востребованность такого таланта. Как иногда нужна людям в нынешнее жестокое время искренняя, сердечная розовская доброта!

Я к нему всегда иду с вопросами «самыми-самыми». О том, что в жизни острее всего тревожит и более всего заставляет думать.

Виктор Кожемяко. Виктор Сергеевич, вас вполне можно назвать свидетелем века. Давайте с этого и начнем сегодня наш разговор. Какие воспоминания и мысли приходят «под занавес» XX столетия?

Виктор Розов. Да, этот век почти целиком я прожил. Изобиловал он разными разностями. Были и хорошие времена, и невыносимо тяжелые…

Дело еще в том, что человек о каком-либо времени судит по собственной судьбе. Моя судьба была очень суровой до 36 лет. Крайне суровой. Но… счастливой. Вот что поразительно! Скажем, сейчас я более обеспечен, чем тогда, гораздо более обеспечен, но я, как ни странным может показаться, – более несчастен. Да что там, я просто несчастен по сравнению с теми временами, когда было мне и холодно, и голодно, и припев в доме был: «Мама, нет ли чего укусить? Дай какой-нибудь кусочек хлебца!»

Когда маленький был, можно сказать, многое воспринималось бессознательно. Голодовки тех лет, беспризорщина после Гражданской войны… И многое потом стало понятно, во всяком случае, объяснимо. Произошел ведь великий слом – революция. Но почему же тогда, в те времена и позднее, я чувствовал себя счастливым, а теперь – нет?

Вот сейчас – мы сидим с вами в теплой комнате, чистой и уютной, и не видно вроде бы вокруг той разрухи, но – боли в сердце неизмеримо больше, чем тогда! И это не только потому, что тогда я был очень молод, и молодость сама по себе кипела и радовала. Нет, суть в другом. Не может же меня оставить, допустим, сознание того, что если в Гражданскую войну было два миллиона беспризорных детей, то сейчас – тоже два миллиона. Или даже еще больше! Казалось бы, без войны…

Вот это для меня совершенно необъяснимо. Вернее, я могу объяснить лишь как следствие неслыханного и невиданного ограбления народа частью общества. Ну как назвать ту часть? Их называют иногда почему-то новыми русскими, называют нуворишами. А надо говорить прямо – воры!