Лица века - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Кожемяко cтр.№ 4

Менялось и само содержание понятия «мировая революция». Строго говоря, русская революция положила начало именно мировой революции. Она прокатилась по странам, где проживает большинство человечества. Да, это страны крестьянские – Китай, Индия, Мексика, Индонезия. Запад такой революции избежал, но ведь не только на Западе живут люди…

B. К. Если бы можно было проникнуть в творческую лабораторию Ленина, то, как вы думаете, какие самые главные методологические и психологические трудности пришлось ему преодолеть, чтобы прийти к своим выводам?

C. К.-М. Трудно говорить за другого. Взяв отдаленно схожие случаи в истории научных революций, я могу предположить следующее.

Во-первых, в тот момент было очень трудно отказаться от той картины истории человечества, которая была внедрена в сознание российской интеллигенции системой образования. А в среде левой интеллигенции она была усилена философией Гегеля и марксизмом. Существовал евроцентризм, представление о том, что якобы есть некая «столбовая дорога цивилизации» с правильной сменой этапов, формаций. Ее прошел Запад, и другим надо по ней пройти – чем быстрее, тем лучше. Это очень устойчивый стереотип – посмотрите хоть на нашу нынешнюю интеллигенцию. Признать, что Россия – самобытная цивилизация, что она может нарушить «правильный» ход истории, было для европейски образованного марксиста очень трудным шагом. Это значило внутренне признать правоту славянофилов, которые в среде социал-демократов выглядели архаическими реакционерами. Сказать, как Ленин, что «Лев Толстой – зеркало русской революции», было страшной ересью. Повторяю, задача была – не стать диссидентом, изгоем в среде социал-демократов.

Второе редкое и психологически трудное качество – такая свобода и ответственность мысли, при которой ты, следуя новому знанию, отказываешься от своих вчерашних взглядов, которые как раз и создали тебе авторитет, собрали единомышленников и которые, по всем признакам, как раз обещают большой политический успех. Книга «Развитие капитализма в России» была целым событием. Заявленную в ней концепцию можно было плодотворно расширять и дорабатывать как в научном, так и в политическом плане. Наконец, требовалась большая отвага и самоотверженность, чтобы пойти наперекор уважаемым и даже чтимым авторитетам – и памяти самого Маркса, и Плеханову, и друзьям по социал-демократии.

B. К. Вы сказали о преодолении евроцентризма. Таким образом, ленинизм сразу приобретал значение, далеко выходящее за рамки собственно России…

C. К.-М. Именно так! И в своей концепции империализма, и в теории революции Ленин сразу вышел на важнейшие общие закономерности, отвечающие на критические вопросы многих стран и целых цивилизаций. Речь шла о тех странах, которые переживали кризис модернизации, находясь на периферии капиталистической системы.

В идейном плане ленинизм означал начало современного национально-освободительного движения и крушения колониальной системы. Особенно это касалось Азии. До сего времени Восток был лишь объектом международной политики Запада. Роли были четко распределены. По словам Киплинга, «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут».

В ленинском представлении мира Азия и Африка выходили на мировую арену как полноправные субъекты политики, как страны назревающих больших революций. Потому-то Ленин стал для народов Востока не просто уважаемым политиком, но и символом. Известны письмо махатм Индии по поводу смерти Ленина, глубокая оценка, данная труду Ленина Сунь Ятсеном, трепетное отношение к Ленину молодого Хо Ши Мина…

Марксизм-ленинизм, который дорабатывался согласно особенностям каждой культуры, на целый век задал траекторию для общественной и политической мысли и практики в странах, где живет большинство населения Земли. И это влияние вовсе не исчезает с поражением (временным, будем надеяться) советского проекта в России. Оно лишь входит в новую стадию развития! Череда революций, начатых в России, продолжается, пусть и в новых формах. Революция, как мы видим, и у нас не закончилась, приглушенные на время проблемы встали снова. Сегодня Россию загоняют в ту же историческую ловушку, нас снова истощает мировой капитал, страну снова расчленили националисты. И снова, как в начале века, к хозяйству присосался интернациональный преступный синдикат, создающий параллельную государству теневую власть.

B. К. Если вернуться к урокам Ленина в сфере методологии – постановки проблем, способа их изучения, объяснения, обоснования, в чем особенность его метода? И притом ведь какой дар убеждения!

C. К.-М. Над этим думали многие философы и поэты. Помните, Есенин написал:

Застенчивый, простой и милый,

Он словно сфинкс передо мной.

Я не пойму, какою силой

Сумел потрясть он шар земной.

Из того, что я читал и что вижу сегодня, сделал для себя некоторые выводы.

Источник методологической силы Ленина связан с его личными качествами, личным типом мышления и с теми культурными условиями, в которых проходило становление его личности, – семья, чтение, Волга, гибель брата. Сильные чувства в ранней юности, определенные культурой. О типе мышления у нас мало говорят, будто он ненужный привесок. Но для той работы, которую проделал Ленин, данный «привесок» очень важен!

Поскольку этот вопрос лучше разобран в истории науки, приведу понятные аналогии. Есть редкий тип ученых, которые объект своего исследования ощущают «мышечно». Они его чувствуют всем телом – а потом уже постигают свои чувства умом, «поверяют алгеброй гармонию». Известный пример – Эйнштейн. Он себя ощущал частицей света, летящей в пространстве. Приведу его слова: «Сначала я нахожу, потом ищу». Замечу, такой тип мышления характерен как раз для русской культуры и особенно русской науки. Многие наши ученые представляют замечательный пример «слияния с предметом».

Читая Ленина, я вижу по множеству признаков, что он обладал таким свойством, сам об этом, конечно, не думая. Тот же тип ума, что у Менделеева, Жукова. Им обладают и многие безымянные, но выдающиеся мастера. Видят, разумеется, те, кто способен что-то видеть помимо телеэкрана…

Что же определяет успех политика и вождя? В значительной степени – умение понять чаяния народные и отделить их от расхожих мнений, которые часто этим чаяниям противоречат. Точнее будет сказать, чаяния той части народа, на которую ты опираешься и интересы которой представляешь в политике. В таком подходе и проявилось важное качество мышления Ленина. Он чутко, как чудесный инструмент, улавливал чаяния, скрытые под клубком расхожих мнений. Пришвин удивлялся летом 1917-го: что это за большевики такие – их клянут, а все выходит по-ихнему?

B. К. Когда, например, проявилось резкое расхождение чаяний и мнений – так, что выбор Ленина оказал влияние на ход событий?

C. К.-М. Думаю, таким моментом можно считать принятие летом 1917 года лозунга немедленного мира и принятие 25 октября Декрета о мире. Он был чаянием крестьян и неразрывно связан с вопросом о земле. Но средств выразить свои чаяния крестьяне как раз не имели, и в городах расхожими мнениями были «война до победного конца» или «оборончество». Они настолько довлели в столицах, что их включили в свои программы даже меньшевики и эсеры, войдя в коалицию с кадетами. Большевики выразили именно чаяния! Примерно так же получилось и с Брестским миром.