Сандро из Чегема. Книга 3 - читать онлайн книгу. Автор: Фазиль Искандер cтр.№ 110

– Не надо так говорить о своих братьях, – сказал Джамхух, – хотя они и были настоящими злодеями. Люди их сами осудят. Не дело сестры осуждать братьев, тем более когда они мертвы. А нам, друзья, не годится есть за этим столом! Пусть мертвых похоронят живые, которых мертвые хотели сделать мертвыми, когда сами были живыми!

Друзья Джамхуха похоронили братьев-великанов там, где посреди двора лежала надвое расколотая гранитная глыба.

Дом великанов Джамхух велел разрушить. Силач ударом ноги вышиб из-под дома две каштановые сваи, и дом рухнул, подняв над собою тучу пыли.

Частокол с черепами женихов Джамхух велел оставить как вечный памятник человеческой жестокости. По прошествии нескольких веков часть его обрушилась и сгнила, но часть осталась, и византийские ученые спорили, какому исчезнувшему племени принадлежит этот необычный способ захоронения.

Но вернемся к Джамхуху. Друзья раздобыли лошадь в ближайшей деревне, посадили на нее золотоголовую Гунду и пустились в обратный путь.

Скороход, конечно, немножко влюбился в Гунду. Он выпросил у Джамхуха право нести корзину с помидорами рядом с лошадью. И каждый раз по ее просьбе он подавал ей помидор, предварительно вытерев его о гриву лошади.

Когда они проезжали мимо села, где жил молодой князь и знаменитый виноторговец, Гунда, зардевшись, вдруг сказала Джамхуху:

– А ты знаешь, милый Джамхух, меня почти что сватал князь.

– Почему почти? – спросил Джамхух, чувствуя укол ревности и удивляясь ему.

– Потому что он со свитой подъехал к нашему дому на верблюде, – отвечала Гунда, – на верблюде он подъехал, чтобы из-за высокого частокола увидеть меня. Братья его пригласили во двор, они даже сказали, что облегчат ему условия сватовства, учитывая его высокое происхождение. Но он так и не въехал, хотя я ему очень понравилась, да и он красавец! «Я единственный племянник бездетного царя, – сказал он. – Когда я буду царем, я и так возьму ее силой!» – «Силой мы ее тебе не отдадим», – сказали братья, и он уехал. Братья мои тогда очень удивились такой его откровенности.

– Иногда человек бывает в чем-то очень откровенным, – проговорил Джамхух, – чтобы в чем-то другом иметь возможность быть очень скрытным.

– Абхаз, который не постыдился сесть на верблюда, – заметил Опивало, – не постыдится и сесть на трон незаконным путем.

– Хочу быть повешенным на шее той, которая сейчас дома тоскует обо мне, – сказал Объедало, – если Опивало на этот раз не прав!

– А что тут постыдного? – вступилась за князя Гунда. – Он это сделал, чтобы увидеть меня. А ты, Опивало, просто ревнуешь верблюда, потому что он может выпить воды больше тебя!

– Верблюд – больше меня?! – задохнулся от возмущения Опивало. – Да скорее дятел, долбящий дерево…

– Не спорьте, друзья, – остановил их Джамхух, – но должен сказать, что мой друг Опивало проявил немалую проницательность в понимании души властолюбцев.

– Оставьте князя, – вздохнула Гунда. – Он женился в прошлом году. Жена у него, правда, знатная, но совсем даже некрасивая… Все говорят…

Тонкий слух Слухача ужасно покоробило неуместное напоминание Гунды о сватовстве князя. Он был возмущен – ведь это же ясно как божий день: не приди Джамхух со своими друзьями, Гунда была бы навеки обречена жить без мужа!

– Что такое неблагодарность, Джамхух? – спросил Слухач, по этому поводу вынимая глушилки из ушей. Он твердо придерживался своего правила, что мудрость надо выслушивать в непроцеженном виде.

– Неблагодарность, – сказал Джамхух, – это роскошь хама.

– Или хамки, – добавил Слухач.

– Или хамки, – согласился Джамхух, не понимая намека.

– А что такое благородство?

– Благородство, – сказал Джамхух, – это взлет на вершину справедливости, минуя промежуточные ступени благоразумия.

– Та птица, о которой я думал, – продолжил Слухач, – так высоко не летает, если летает вообще.

– Да, – грустно произнес Джамхух, – благородство не слишком часто встречается.

– А что такое скромность, Джамхух? – не унимался Слухач.

– Скромность, – сказал Джамхух, немного подумав, – это очерченность границ достоинства. Нескромных, крикливых, как базарные зазывалы, людей, хвастающихся обилием своих достоинств, мы вправе заподозрить в отсутствии всякого достоинства. Запомните, друзья, несуществующие достоинства легко преувеличивать… Но скромность должна быть скромной. Скромность, слишком бьющая в глаза, это вогнутая наглость.

– А вот что такое грубость, Джамхух? – вдруг спросил Объедало, при этом многозначительно косясь на Опивалу.

– Грубость – это забвение вечности, – сказал Джамхух и замолк, словно погрузившись в эту самую вечность.

– О, мои уши! – воскликнул Слухач. – Вы внюхиваетесь в речи Джамхуха, как в розы Хоросана, и при этом сами расцветаете, как розы!

И, будто опасаясь, что розовое масло мудрости выльется из его ушей, он осторожно и тщательно закупорил их глушилками.

– Наконец-то мне ясно, Опивало, – укоризненно сказал Объедало, – почему ты так часто грубишь мне. Ты забываешь о вечности, а это с твоей стороны очень даже некрасиво.

– Это я забываю о вечности? – как громом пораженный, воскликнул Опивало и даже остановился от возмущения. – Да если ты хочешь знать – думать о вечности это мое любимое занятие. А после хорошей выпивки я прямо чувствую, что вечность внутри меня. Не скрою – приятное, бодрящее чувство.

Такое панибратское, сокувшинное отношение к вечности вывело из себя даже добродушного Объедалу.

– Вы послушайте, что он говорит! – хлопнув в ладоши, закричал он. – Это ты должен быть внутри вечности, а не вечность должна быть внутри тебя! Правда, Джамхух?

– Ты прав, – отвечал Сын Оленя. – Опивало, конечно, шутит. Но многие из сильных мира сего и в самом деле так важничают, как будто бы они проглотили вечность, а не вечности предстоит их поглотить.

– Вот землеед, – почти запрокидываясь от хохота, воскликнул Опивало, – опять шутки не понял! Здорово же я тебя подцепил.

– Нет, ты не шутил! – взволнованно возразил Объедало. – Я же точно знаю, что ты не шутил! Клянусь…

Но тут Опивало перебил его и с притворным ужасом прикрыл уши.

– Слухач, – взмолился он, – подай мне свои глушилки скорей! А то он сейчас поклянется той, на шее которой, и я умру на месте. С хорошеньким подарком вы придете тогда на свадьбу Джамхуха!

– Нет уж, не надо нам таких подарков, – вдруг сказала прекрасная Гунда и, с лошади посмотрев на Скорохода, добавила: – Выбери-ка мне помидор покрупней. Убей меня Великий Весовщик, если я понимаю, о чем они тут спорят…

Скороход достал из корзины большой помидор, вытер его о гриву лошади и преподнес Гунде.

– Вот и я как раз хотел поклясться Великим Весовщиком, а не моей женушкой, – обратился Объедало к своему насмешнику. – Так что очень даже глупо ты смеялся надо мной. Глупо и невпопад!