Не надо меня прощать - читать онлайн книгу. Автор: Вера и Марина Воробей cтр.№ 18

– Та-ак… И в чем же она выражается, эта его слабость, по-твоему? – По тону Черепашки было слышно, что она начинает заводиться.

– Ну, понимаешь, я уверена, что он сам переживает в душе из-за того, что сделал, не может не переживать… Просто он не смог устоять против соблазна рассказать кому-то, как я его люблю… и даже вот стихов насочиняла… Вадим очень зависит от своих… недостатков, вот в этом и состоит его слабость!

Зоя говорила так эмоционально и искренне, что Черепашка поняла: она сама горячо и свято верит в то, что говорит, и разубеждать ее, все равно что плевать против ветра.

Вслух же Люся ответила:

– То есть, если я правильно поняла, ты хочешь сказать, что по моей теории Фишка достоин всяческого прощения, потому как не со зла он, а исключительно по слабости?

– Да, конечно! – обрадовалась Зоя. – Я знала, что ты со мной согласишься! Я-то на него вовсе не сержусь, но мне приятно, что ты на моей стороне!

– Ну-ну… Ладно, до завтра, – попрощалась Люся, нещадно зевая.

Положив трубку, Черепашка постояла в нерешительности, не зная, что ей делать дальше.

«Да-а уж, воистину блажен, кто верует…» – Она вздохнула, постояла еще немного, покрутила головой, как бы сетуя про себя, что родятся же на свет такие наивные и вообще не от мира сего люди, еще раз вздохнула и отправилась спать.

Как вести себя в присутствии предмета своей любви, Зоя решительно не знала. На уроках она уже избегала встречаться с ним взглядом, ожидая, что он сам как-то проявит свой интерес к ней. Заговорит ли, позвонит или еще как-то… Но ничего не происходило. То есть совсем-совсем ничего. Конечно, иногда Зоя позволяла себе полюбоваться своим любимым, но только издали, тайком. Неизвестность изводила ее, мешала дышать, мешала жить. В минуты особого уныния Зоя напоминала себе слова Тополян тогда, в кафе, и в ее душе немедленно расцветали розы, и сердце замирало от радостного предчувствия.

«Наверняка он что-нибудь придумает, ведь я же ему нравлюсь, все-таки нравлюсь, просто он не хочет торопить события и афишировать наши отношения. Я и так наделала ненужного шума своими стихами…» – по привычке оправдывала она Фишкина в такие минуты.

Зоя даже не замечала, что уже винит во всем себя. Так уж она была устроена.

Пока Зоя мучилась сомнениями, Фишкину на самом деле было просто стыдно. Элементарно стыдно, и это был факт, не поддающийся опровержению. Как ни парадоксально это звучит.

После откровенного разговора с Зоей в «Макдоналдсе» Лу на следующий же день затащила Фишкина в уединенный уголок под школьной лестницей и высказала ему все, что она думает о нем и о его поступке, причем не стесняясь в выражениях и называя вещи своими именами. Лу справедливо полагала, что в подобных случаях реверансы ни к чему и подлецу надо сказать в лицо, что он – подлец. Обязательно. Естественно, она упомянула и о том, что блокнот со стихами уже не принадлежит Фишкину, а возвращен хозяйке. И что Зоя полностью в курсе происходящего.

К удивлению Лу, Фишка угрюмо молчал. Он не пытался ее перебить, не стал оправдываться или, наоборот, обвинять Лу и Черепашку в том, что они лезут не в свое дело. Нет, ничего подобного не было. Он просто стоял молча, словно выслушивал приговор, и только кашлял, непроизвольно поднося руку к горлу.

Фишка чувствовал себя плохо. Его мать, Вера Григорьевна, несколько раз записывала его к доктору в районную поликлинику, но Вадим ни разу не попал в кабинет врача: то ему было лень, то погода не позволяла, то находились более важные, как он полагал, дела. Проглотив горы таблеток, Вадим понял, что без врача не обойтись. Тем более что приступы кашля донимали его все чаще. К тому же он утаивал от матери то, что у него стала подниматься температура. Ненамного, но все же поднималась. А температуры, даже самой незначительной, Фишкин боялся больше всего на свете. Стоило ему чуть простыть, как ему казалось, что он уже умирает и никто не в силах его спасти.

Будучи не особенно злым человеком, Фишкин лично против Зои ничего не имел. Да и что он мог иметь? Ничего плохого, если разобраться, она ему не сделала, даже совсем наоборот. Своей слепой любовью Зоя лишь утвердила Вадима в сознании собственной, как теперь говорят, харизмы и значимости. Теперь его и без того неслабая самооценка резко подскочила, и когда Фишкин читал Зоины стихи о себе любимом, то думал в первую очередь не о ней и не о нравственной стороне своего поступка, а лишь о себе самом. Можно предположить, что Фишкин просто не дал себе труда подумать о Зое, потому как не привык этого делать. В смысле, думать о ком-то еще, кроме себя.

Яростная отповедь Лу отрезвила Вадима. Тем более что слова, срывавшиеся с ее губ, были совсем нелицеприятными! У него хватило ума не возражать, а взглянуть на произошедшее как бы со стороны, другими глазами. Фишкину стало стыдно чуть ли не первый раз в жизни. Во всяком случае, это состояние было для него совершенно новым.

И он, так же как и Зоя, не знал, как вести себя с ней, потому что при взгляде на нее испытывал неприятное, обжигающее все внутри чувство стыда и еще… жалости.

Дома Фишкин снова сунул градусник под мышку, благо предки еще были на работе и он мог не опасаться маминых охов и причитаний. Ну так и есть: тридцать семь и четыре!

«Придется к врачу тащиться. Ну что за напасть такая!» – с досадой подумал Вадим.

Он панически боялся всего связанного с врачами, больницами и процедурами. Вечером, когда вся семья Фишкиных была в сборе, Вадим, как бы между прочим, чтобы не вызывать лишних расспросов, попросил Веру Григорьевну:

– Кстати, ма, ты запиши меня к врачу-то, пожалуйста… Нет, я в этот раз обязательно схожу, ну правда! А то таблетки не помогают почему-то. Может, они все поддельные, а?

В понедельник, к своему великому огорчению, Зоя обнаружила, что место ее любимого пустует. Весь день мир вокруг нее казался скучным и серым, как залитый дождем асфальт. Так продолжалось и во вторник, и в последующие дни. Как хотелось Зое набрать номер, который она знала наизусть, и услышать любимый голос! Ей нравилось фантазировать, что бы она сказала Вадиму, если бы они вдруг поговорили.

«Я не сержусь на тебя, Вадик, я же все понимаю и прощаю тебе любую вину… Потому что люблю тебя… Хотя, конечно, ты причинил мне сильную боль, но все это такие мелочи по сравнению с моей любовью…» – так хотела сказать Фишкину Зоя.

Ну, или что-нибудь в этом роде. Но она так и не решилась этого сделать.

В пятницу во время урока литературы в девятый «Б» заглянула школьная докторша, Виолетта Сергеевна, симпатичная блондинка в белоснежном нейлоновом халатике. Попросив у Люстры разрешения войти, она повернулась лицом к классу и объявила:

– Небольшое сообщение, к сожалению нерадостное. Ваш одноклассник, э-э-э… – заглянула она в какой-то листок, – Фишкин Вадим находится в туберкулезной больнице. Пока только на обследовании, – поспешила добавить врач. – В связи с этим районная санэпидстанция обязана провести в вашем классе дезинфекцию. Скорее всего завтра. Просьба ко всем: присутствовать на уроках. – Она помолчала и добавила: – Да, и еще: вам придется сделать флюорограмму, сейчас раздам направления. И желательно поскорее. Это в ваших же интересах. Вопросы есть?