– Клянусь. Клянусь аллахом! – Гюрд прижал руку к
сердцу, и Гюлизар-ханым чуть усмехнулась:
– Пусть так… Ну, иди к нему.
– Я позову людей, – нерешительно предложил Гюрд,
поднимаясь с колен.
Гюлизар-ханым слегка качнула головою:
– Иди. Со мной побудет Рюкийе.
Гюрд быстро взглянул на Лизу и вышел.
– Рюкийе, – прошептала Гюлизар-ханым, шаря вокруг,
словно искала что-то, и застонала. – Я должна повиниться перед тобой…
Ее стон вырвал Лизу из оцепенения. Она подползла к
распростертой на полу армянке и обняла ее.
– Гоар, – всхлипнула Лиза. – Гоар, миленькая, не
умирай!
– Нет, я умираю, дитя, – прошептала та. – Но ты не
плачь, не плачь… Прости меня, Рюкийе. Это я напустила скорпионов в твою мыльню.
Хотела, чтобы ты испугалась, чтобы все вокруг было пропитано твоим страхом.
Сеид-Гирей любил, когда женщина источает страх. Это было для него, словно
благоухание цветка для шмеля…
Но Лиза, не слушая, плакала в голос:
– Не умирай, Гоар! Я боюсь!
– Не бойся… – прошелестело в ответ так тихо, словно ветер
тронул сухой листок. – Не…
Она умолкла. Похолодевшие пальцы заскребли по ковру, и Лиза
отчаянно завыла, хватая Гюлизар-ханым за плечи и тряся ее что было сил.
– Не надо, не надо, Гоар, прошу тебя!
Огромные черные глаза в провалах черных теней медленно
открылись; и Лиза не поверила себе, когда вдруг увидела в них живые искорки
улыбки.
– Самая сладкая вещь в мире – человеческий язык. –
Голос Гюлизар-ханым дрожал, словно она с трудом сдерживала смех. – Знаешь,
чей след найдет Сеид в подвале, в золе? Кто станет жертвой его?
Лиза недоуменно воззрилась на нее.
– Это… Чечек! Уж больше-то она не скажет мне –
Бурунсуз! – выдохнула Гюлизар-ханым с последним смешком, и голова ее
безжизненно запрокинулась.
Глава 30
Мост Аль-Серат
Лиза опустила веки покойницы, сложила руки и поправила
черный шелк покрывала на изуродованном лице.
Ей хотелось так и сидеть здесь, долго-долго, в мертвенном
оцепенении, без чувств и мыслей; но Гоар следовало обмыть и переодеть, пока
кровь не засохла. Лиза с трудом поднялась и побрела к выходу. Надо позвать
служанок…
За дверью ее чуть не сбила маленькая татарочка, которая
сломя голову неслась куда-то, прижимая к груди алые сафьяновые полусапожки.
– О госпожа! Прости меня! – Испуганная татарочка
согнулась в поклоне, и две дюжины ее блестящих косичек свесились до самого
пола. – Я искала валиде Чечек, она оставила у водоема свои папучи и
послала меня за ними.
Девочка выпрямилась, и Лиза разглядела, что подошва одного
башмака испачкана чем-то серым, будто густой пылью. Да ведь это зола!
«Знаешь, чей след найдет Сеид в подвале, в золе?..»
О господи… След в золе! След Чечек!.. Что это говорил
Сеид-Гирей? Что велели ему приснившиеся старцы? «Найти того, кто оставит в золе
свой след, и убить этого человека, отдав им в жертву. Тогда вскорости мне
откроется богатейший клад, и все беды и несчастья мои навек отступят».
Запоздалая дрожь пронизала ее тело. А ведь с Гирея станется
исполнить эту жестокую нелепость: он суеверен, будто дитя малое. Нет, может
быть, пожалеет Чечек?..
Лиза вспомнила взгляд, которым Сеид-Гирей смотрел на нее,
когда требовал у Гюрда ее смерти, и покачала головой. Не пожалеет: она видела
это в его глазах, глазах мусульманина! Это спокойное, леденящее душу
неистовство не знает пощады. Ему необходимы жертвы. С одним и тем же выражением
он завязывает мешок над головой любимой женщины, обрекаемой на погибель за один
неосторожный шаг, и умирает под саблями врага в радостной надежде перейти с
поля смерти прямо в обитель рая. Глаза мусульманина с их извечной
обреченностью! Есть ли что-нибудь безнадежнее на свете?..
Сеид-Гирей безумен. Он только что готов был лишить жизни
Рюкийе, он только что в запале убил женщину, взрастившую его, и не остановится
перед тем, чтобы принести в жертву воображаемой удаче надоевшую ему валиде. Ему
и в голову не может прийти, что и это дело рук услужливой Гюлизар-ханым!
Лиза зажмурилась. Зачем, зачем вызвала она к жизни любовь
Сеид-Гирея, преданность Баграма и Гоар, если все это принесло смерть и принесет
еще новые жертвы? Что делать? Как исправить содеянное?
Лиза выхватила алые папучи из рук служанки, которая смотрела
на нее, вытаращив глаза, и, пробормотав: «Я сама отдам их валиде!» – кинулась
было к покоям Чечек, но татарочка поймала ее за полу и смущенно потупилась.
– Валиде в твоей опочивальне, госпожа…
Лиза запнулась было, но тут же поспешила дальше. Конечно,
Чечек решила, что с соперницей уже покончено, потому и заняла так поспешно ее
покои вместо своих, выгоревших. Вспыхнула в душе старая обида и погасла.
Теперь, перед лицом смерти, все их распри казались такой ерундой!
* * *
Глаза Чечек, раскинувшейся на просторной постели, широко
раскрылись при виде Лизы, но изумление тотчас сменилось яростью. Она вскочила
так резко, что маленький столик возле тахты опрокинулся, и драгоценности,
подарки Сеид-Гирея, раскатились по полу. Чечек с явным удовольствием растоптала
жемчужное ожерелье, отшвырнула ногой кольца и браслет, угрожающе двинулась к
Лизе.
– Ах ты, напасть! Жива еще? Вот так диво! Зачем явилась?
Какое новое паскудство измыслила?
– Твои? – сунула ей Лиза папучи, и Чечек удивленно
воззрилась на них.
– Ну, мои. А что? Иль тебе занадобились? Да ведь на твои
колодки они не налезут!
Лиза даже зубами скрипнула. Что правда, то правда: ножки у
Чечек были малы, будто у ребенка, не то что узкие, долгие ступни Лизы. Да,
Чечек хорошо знала, чем женщина может уязвить женщину! Но Лиза вновь не
позволила обиде одолеть себя.
– Не время собачиться! Лучше послушай меня.
Она торопливо пересказала все, что произошло после появления
Сеид-Гирея, его сон и признание покойной Гюлизар-ханым, потом ткнула пальцем в
подошву башмака.
– Видишь? Зола! Понимаешь, что будет, если султан угадает,
чей след в золе оставлен?
Чечек, которая слушала ее молча, с видимым недоверием,
злобно блеснула глазами.
– Ладно врать-то. Мелешь, будто млын
[123]!
Когда б я тот след оставила, если все время у ставка
[124]
была? Ты ж сама меня из окошка видела!