Я особо не стал ни с кем разговаривать из нашей компании, так перекинулся несколькими фразами с Максимом, Мариной и Ксенией и пошел в свой номер – необходимо было осмыслить произошедшее.
А через час приехал Абдумалик Фаттах Мансур. Он с ходу стал проводить допросы-опросы и начал именно с меня. Наверняка в его глазах я был самым ценным кадром, в компании русскоязычных туристов, своеобразным проводником, медиумом между русскими и полицией и к тому же имеющим хоть какое-то отношение к сыску, а следовательно, близким ему по духу человеком. Потому я не удивился, что Абдумалик Фаттах Мансур решил поговорить со мной первым, причем для разговора не вызвал меня к себе в кабинет как в прошлый раз, а пришел лично в мой номер. Видать, выказывает особое доверие. Что же послушаем, что он скажет.
Постучавшись, Абдумалик Фаттах Мансур приоткрыл дверь, попросил своим мягким голосом разрешения войти, и когда я сказал: «Прошу, пожалуйста, входите», ступил в номер.
Он был одет во всю ту же светлую полицейскую форму с черной повязкой на рукаве, на которой было написано «Tourist Police», все так же улыбчив и приветлив.
– Добрый вечер, господин Гладышев, – произнес он, несмотря на свою некую грузность, довольно мягко, как-то по-кошачьи ступая по комнате.
Я поднялся навстречу полицейскому, пожал протянутую руку.
– Добрый вечер, Абдумалик Фаттах Мансур!
Полноватый мужичок был невысокого роста, он едва доходил мне до плеча, и смотрел снизу вверх своими большими глазами. Я тоже не люблю, когда кто-то возвышается надо мной, и я оказываюсь по отношению к нему в более невыгодном – приниженном положении, хотя редко бываю в таком положении, поскольку высок ростом – за метр восемьдесят, и все мои собеседники в основном оказываются либо ниже меня, либо наравне со мной и очень редко выше. Абдумалик Фаттах Мансур тоже чувствовал дискомфорт в разговоре со мной, а потому поспешил сесть. Он расположился на стуле у трюмо, я же уселся в кресло.
– Уважаемый Игорь Степанович! – произнес он, всем своим видом выражая ко мне расположение. – Мне удалось узнать, что вы каким-то образом сумели отыскать пропавший у банды Азиза Кинжал Пророка. И, как я понимаю, его появление каким-то образом связано с новым убийством Любови Аргуновой?
Мягкий с легким акцентом голос Абдумалика Фаттаха Мансура обволакивал меня, действовал умиротворяюще, и наверняка если бы я был менее опытен в подобных делах, то поддался бы искушению и как на духу выложил бы полицейскому все, что мне известно. Умеют все же подбирать в полицию кадры, вызывающие у людей доверие.
Однако я, по известным причинам, не мог говорить всего, что мне было известно – не желал сам оказаться в роли подозреваемого, да и подставлять кое-кого не хотелось, потому информацию решил выдавать тщательно отфильтрованную, не упоминая при этом ни об Азизе, ни о Юсуфе Шарафе Эль Дине, ни тем более о том, что побывал у них в плену.
– Уважаемый Абдумалик Фаттах Мансур! Имею честь сообщить вам, – начал я несколько витиевато и высокопарно, сообразно моим представлениям о местном этикете, – что мне удалось узнать, что Валентин Погребнов на самом деле не обманывал Азиза. В ячейку камеры хранения на автовокзале в Шарм-эш-Бейе он на самом деле заложил настоящий Кинжал Пророка.
– Вот как? – удивился полицейский, и его больше европейского, нежели арабского типа лицо неестественно вытянулось. – Вы хотите сказать, что кто-то уже позже подменил оригинал Кинжала Пророка на его копию?
– Совершенно верно, – согласился я. – Тот, кто это сделал, знал, где находится Кинжал Пророка, подменил его на копию, а позже убил Валентина Погребнова и украл у него деньги.
Очевидно, для Абдумалика Фаттаха Мансура мои слова оказались большой новостью.
– Как вам это удалось узнать? – спросил он поспешно, приподняв густые брови.
На сей счет у меня имелся заранее приготовленный ответ.
– Путем умозаключений, – ответил я уклончиво и, чтобы не заострять на данном вопросе ненужное внимание, дабы мой ответ не вызывал лишние, абсолютно не нужные мне вопросы, перевел разговор в другую плоскость: – Но как бы я это ни узнал, главное, мне стало известно, кто подменил оригинал Кинжала Пророка на копию.
Разумеется, такое сообщение затмило вопрос о том, каким образом мне стало известно, как преступник сумел выяснить, где находился кинжал, и полицейский воскликнул:
– И кто же это сделал?!
Я решил немного потянуть интригу и начал не с прямого ответа на вопрос, а издалека:
– Когда в моих руках оказалась копия Кинжала Пророка, я захотел узнать, откуда преступник добыл ее. – Я поднялся из кресла, прошел к холодильнику, достал из него бутылку минеральной воды, вернулся к журнальному столику и стал наливать в стоявшие на нем два стакана воду. – Я вспомнил, что когда мы с компанией гуляли по Шарм-эш-Бейю, то на главной улице я видел магазин сувенирного оружия. Я отнес кинжал в магазин и показал его продавцу. Тот узнал холодное оружие, проданное им накануне одному из членов нашей компании.
Как Абдумалик Фаттах Мансур ни силился казаться невозмутимым, чтобы сохранить лицо полицейского, узнающего подробности ведомого им дела из уст дилетанта, а не добытые им самим, ему это не удалось.
– Кому же?! – нетерпеливо воскликнул он, наплевав на свою гордыню.
Если бы у меня были барабанные палочки и барабан, я бы выбил дробь, как ее обычно выбивают для усиления напряженности момента в цирковых номерах. За неимением оных выдержал продолжительную паузу, по окончании которой с триумфом объявил:
– Любе Алинкиной!
– Алинкиной?! – вытаращился Абдумалик Фаттах Мансур, принимая стакан с водой, один из которых я ему подал.
Мне очень хотелось в этот момент достать мобильный телефон и сфотографировать на камеру физиономию полицейского для галереи курьезных снимков, которую я все собираюсь начать собирать. Эта фотография пошла бы с подписью «Полицейский в шоке». Но я удержался от соблазна, не время сейчас.
– Алинкиной, – подтвердил я без тени улыбки.
– Так что же, выходит, это она убила Валентина Погребнова и украла деньги?!
Я вновь уселся в кресло и подтвердил:
– Скорее всего, именно Люба и была замешана в этом преступлении.
– За что же тогда ее убили? – осушив ста-кан с водой, задал вопрос Абдумалик Фаттах Мансур.
Нет, конечно же, полицейский не был ни тупым, ни бестолковым, скорее всего разумным и хитрым. Он все прекрасно понимал, являлся профессионалом своего дела, просто предпочитал не умничать, не показывать свою осведомленность и сыскные способности, а помалкивать, выслушивая мнение других, вытягивая при этом из них необходимую ему информацию. Я это превосходно осознавал, нос не задирал, не строил из себя Шерлока Холмса перед Лестридом и сам держал ухо востро.
– Я думаю, еще кто-то был в курсе дел Любани, а может быть, являлся соучастником преступлений, – я тоже отпил из стакана воды. – И сегодня, когда увидел меня идущим к беседке и держащим под мышкой футляр с кинжалом, он понял, что я вышел на Любу, а значит, вскоре разоблачу и его. Потому он вырубил на электрощите рубильник, а когда свет погас, пользуясь темнотой и тем, что Люба участвует в кулинарном конкурсе и у нее нож, выхватил его из рук девушки и ударил ее ножом в спину.