Физиология наслаждений - читать онлайн книгу. Автор: Паоло Мантегацца cтр.№ 75

Чтобы не удаляться слишком от заданной себе программы, я скажу только, что все прекрасное, доброе и справедливое составляет область идей, имеющих отголосок в сердце человека. Область этих идей невозможно затронуть враждебно, не нанося ран и однородной с ними области человеческого чувства. В светлой повести обо всем прекрасном и истинном более участвует ум, чем сердце, и потому о проистекающих из них наслаждениях будет сказано после, при анализе умственных сил; наслаждения же, порожденные чувством добра и справедливости, должны быть отмечены здесь же. Пусть простят мне читатели неопределенность приводимых мной очертаний ради нежности образов, подлежащих здесь карандашу моему; бледность колорита будет отвечать идеальному и неопределенному описываемому мной предмету.

Мы все чувствуем справедливое и доброе, ощущая потребность справедливо творить добро, и потому всякий раз, как выполняется нами дело добра и справедливости, мы ощущаем живейшее наслаждение, которое усложняется нередко как удовлетворением самолюбия, так и радостью одержанной победы. Те же чувства удовлетворяются и при вспомоществовании добрым делам другого лица, и даже при всяком известии о выполнении доброго дела другим.

Чувство справедливости удовлетворяется во всей несложности своей, когда мы совершаем справедливый акт, не стоящий нам никакой жертвы. В таком случае в нас не происходит ни малейшей борьбы, не удовлетворяется никакого самолюбивого чувства, происходит простое и ничем не усложненное удовлетворение чувства, которое, как и все прочие, заявляет нам требования свои. Судья освобождает невинного, не принося актом его оправдания ни малейшей от себя жертвы; тем не менее, он чувствует при освобождении обвиняемого живейшее чувство радости. Весьма редко, однако, наслаждение бывает результатом одного удовлетворенного чувства справедливости; наслаждение в этом случае весьма быстро сообщается и другим сердечным аффектам. Так в упомянутом выше примере, избранном нами именно ради его несложности и простоты, к чувству удовлетворенной справедливости немедленно присоединяется и удовлетворение общественного чувства, т. е., выражаясь иными словами, любви к ближнему. Если же, увидев путешественника, окруженного разбойниками, мы спасаем его рискуя собственной жизнью, тогда мы испытываем наслаждение весьма усложненного свойства, так как им получили удовлетворение четыре из присущих человеку аффекта, а именно: сознание справедливости, любовь к борьбе, аффект социальный и, наконец, личное самолюбие.

Чувство долга, собственно говоря, составляет только модификацию того же чувства справедливости. Удовлетворение этого чувства всегда и во всяком случае доставляет наслаждение. Удовлетворяя справедливость, можно не раз одержать победу без усилий и напряжения; выполнение же долга всегда предполагает развитие силы, всегда требует усилий и борьбы. Человек, привлекаемый к доброму делу внутренней неодолимой силой, не борется и потому легко срывает победный свой лавр. Но редко встречаются подобные люди; еще реже попадаются добрые дела, которые возможно выполнить без некоторых усилий и без личного для себя ущерба. Нам предстоят довольно часто добрые дела, но они всегда стоят перед нами на некоей возвышенности. Мы с удовольствием смотрим на путь, ведущий в гору, но наши ноги поднимаются на возвышение как-то лениво и неохотно, и под гору мы, вероятно, шли бы гораздо охотнее. Но весьма часто мы предпочитаем, чувствуя слабость сил, спускаться в гостеприимные улыбающиеся нам долины; туда чуть ли не силой влечет нас магия, ласкающая наши ручки; снизу призывают нас льстивые, нежные голоса. Вот здесь-то и должен бы был явиться перед нашими глазами строгий облик «долга». Долг вовсе не оказывается щедрым раздавателем живых наслаждений, но дорога бывает сердцу человека теплота тех сладостных утешений, о которых уже говорено мной в главе о самопожертвовании. Повторяю здесь мной уже высказанную мысль и не стыжусь при этом многократных повторений; мысль эта и повергает ниц человека, и поднимает его на горные высоты, она и огорчает, и сама же немедленно утешает; это – идея, над значением которой следует поразмыслить.

Та путаница слов, та неопределенность выражений, в которую мы впадаем поневоле, когда речь идет о таинственных областях человеческого сердца, указывают постоянно на недостаточность словесных сокровищ наших. Слова на языке человеческом бывают в действительности только значками для людей, неточными передатчиками мысли, могущими указать только на некоторые из признаков неделимого предмета и проводящими; наконец, только неясные линии по атмосфере свободного и невидимого мышления нашего. Философы и синонимисты объяснят до точности различие, существующее между словами «справедливость», «доброта» и «долг», но толкованием своим они устраивают людям небывалый картонный мир. Все, что справедливо, то принадлежит к области добра; все то, к чему обязывает долг, то справедливо, что повелевает совесть, то все и справедливо, и хорошо. Неужели не очевидным становится здесь тот вечный круг нравственного «космоса», тот свод небес, которому нет ни начала, ни конца? Изучайте значение круга; истинно говорю вам, нравственная геометрия эта обнимает собой всю повесть мироздания.

Наслаждения справедливости и долга весьма сильно влияют на счастье жизни и, удовлетворяя нашим чувствам в настоящее время, готовят нам благополучие и в будущем. Этими наслаждениями обильна сама скорбная жизнь, так как человек всегда и везде может удовлетворить требованиям справедливости и выполнить то или другое из обязанностей своих. Люди же, одаренные как наибольшими сокровищами денежных средств, так и богатством ума и сердца, отягчены бывают и большой мерой нравственных обязательств; справедливыми же и добрыми должны быть одинаково все личности, сознающие собственную нравственную индивидуальность. Радости эти, будучи спокойными и полными сознания достоинства, не налагают на лицо наслаждающегося ими иного выражения, кроме минутного блеска, вспыхнувшего в очах, и светлой улыбки спокойного самодовольствия.

В минуты высшего наслаждения чувством исполненного долга человек вздыхает иной раз глубоко, полной грудью, и есть выражение блаженства в его сверкнувших радостью глазах, а между тем прочие черты лица его еще несут следы страдания и только что выдержанной внутренней борьбы. Вид подобного блаженства может изобразить только великий поэт или великий художник, философ же, собрав все элементы этого наслаждения с величайшей точностью, с ужасом видит в руках своих только безжизненный и бесформенный скелет. Высшая истина в связи с высшей поэзией могут одни изобразить точно анатомически верную картину нравственных наслаждений и всю прелесть дышащей наслаждением жизни; но весьма редко бывает душа поэта соединена в одной и той же личности со способностями и трудом философа. Ежели бы мог оказаться в мире подобный человек, его следовало бы боготворить как некое божество.

В некоторых редких случаях чувство справедливости может заболевать недугом ума или сердца и, совершая проступок вполне преступный, человек способен радоваться ему как деянию вполне справедливому и прекрасному. В некоторых случаях нравственного уродства человек, выполняя указания личных выгод и собственного честолюбия, вырисовывает, однако, из себя героя и вопиет во всеуслышание: «Выполняю долг свой!» Когда же не внутреннее сознание стыда покрывает маской лицемерия лицо уличного героя, когда искажение истины является лишь следствием невинно зарвавшегося невежества, тогда удивленным глазам нашим предстоит самая смешная из карикатур нравственного заблуждения.