Транквилиум - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Лазарчук cтр.№ 144

– Конечно, я могу спросить этого Волкерта – но если ты говоришь, что лучше не знать…

– Мне будет легче. А сейчас такое время, что надо экономить силы.

– Опять задумал что-то?

– Как сказать… В основном, все плывет само. Лет сто мы будем кочевать и строить, снова кочевать и снова строить. Потом – прирастем к Старому миру немного другим боком… Даст Бог, наши стройки и кочевья приведут в порядок их мозги. А там – можно наведаться и в гости…

– Странно: я почему-то никогда по-настоящему не верила мужчинам. А тебе вот – почему-то верю.

– Это пройдет.

– Да. И это пройдет…

Она села рядом с ним и положила голову на его плечо. Глеб забинтованной рукой полуобнял ее. Было тихо и спокойно.

– Нехорошо говорить… но мне страшно за Светти. И – жалко вас обоих…

– Мне тоже жалко. Могло быть по-настоящему хорошо. Но боишься ты зря. Она… она выдержит.

– Да разве же в этом только дело…

Олив вдруг заплакала. Беззвучные рыдания заставляли вздрагивать ее худые плечи, и Глеб потеряно и тупо гладил ее по голове и повторял без конца:

– Все устроится. Не плачь, все устроится. Не плачь…

Светлана вскочила среди ночи. Билли? Нет, он тихо сопел внизу. Синяя ночная лампочка горела. Тихо журчала вода. Завтра они будут у какого-то острова, там стоянка и ремонт. Ноги соскучились по земле.

Вру себе, подумала она. Там просто можно будет – отдалиться. Не видеть. Не знать.

Она спустила ноги с койки, поймала ступеньку, соскользнула вниз. Поверх ночной рубашки накинула мягкий сатиновый жилет с вамбуровой прокладкой. Как тесно здесь…

Она вдруг поняла, что готова пойти туда, к Глебу. Пусть Олив у него…

Безумие.

Я ее убью.

Безумие!

Не буду убивать. Лягу рядом…

Лицо пылало. Руки были холодные, как осеннее стекло.

Она выдвинула из-под койки Билли сундучок. Там был набор на случай качки: бренди, солено-перченые «орешки» – пропитанные маслом маленькие сухарики, и твердый сыр. И она стала жевать эти вязкие, нехрустящие сухари, совать в рот кусочки сыра и глотать бренди прямо из горлышка – маленькими глотками. Во рту все занемело. Потом немота начала разливаться.

Наверх забирался уже кто-то другой.

И потом – каждую ночь она просыпалась и что-нибудь ела. Кок, малейший Семен Семенович, подбрасывал ей сухую колбасу, копченое мясо, лепешки.

Так проходило время.

"…Он опять вял и быстро устает, как в худшие для него годы – тогда, в Новопитере. Самое страшное, что он при этом стыдится своего бессилия и пытается вести себя, как прежде. Но все видят, какой мукой это ему дается. Особенно ужасны вечера: ему сразу делается как будто сто лет, он сутулится, волочит ноги, не разговаривает. Это опять схватило его и высасывает, высасывает… Каждое утро я боюсь, что он не проснется, но страхи мои пока, слава Всевышнему, остаются страхами.

Мне, как это ни парадоксально, не делается ничего. Должно быть, чувство его ко мне увяло (оно никогда и не был особенно сильным), а рядом с ним – только любовь опасна… Да и я отношусь к нему, скорее, как старшая сестра, чем как mistress. По крайней мере, спим мы даже на разных этажах. К нему приводят разных барышень – мне это безразлично (мне всегда была безразлична неверность, а теперь как-то особенно). Возможно, он им даже платит. Или дарит подарки. Или это делают его сводники, не знаю.

Во дворце – скучно.

Ждем не дождемся осеннего карнавала-листопада. Дамы готовятся, заказывают маски, наряды. Я тоже заказала: буду птицей.

Масса сплетен. Засасывает, как в теплое и чуть-чуть вонючее болото. Хочется бежать, но бежать некуда, да и нельзя пока. Терплю и все еще на что-то надеюсь.

Как чувствует себя Билли? Это не только я спрашиваю, ты догадываешься, наверное. Боюсь, это единственное сильное беспокойство, которое Глеб сейчас испытывает. Мне кажется, он оттягивает на себя то, что должно было обрушиться на мальчика. Прямо он этого, конечно, не говорит, и не скажет никогда, и себе самому в этом не признается. Но чутье у меня еще сохранилось.

Целую тебя и обнимаю, и Билли тоже целую тысячу раз, а Сайруса, когда он вернется, целуй сама – второго такого не найти. Прощай. Твоя О."

"Многоуважаемый Алексей Мартынович!

Большое спасибо за присланные материалы. В свою очередь высылаю документы, касающиеся расследования интересующего Вас дела из тамошних полицейских архивов. По долгу службы я их скопировал, а дальнейшие события свели их ценность к нулю. Как я вижу теперь, мы просто не понимали их истинного значения.

Спешу поделиться возникшими у меня сомнениями. Не будет ли «Книга Марина» попросту опасна в сторонних руках? Ведь так до конца и не известно, что именно произошло с экспедицией Иконникова. Не было ли это попыткой неумелого вмешательства? Впрочем, это чистые спекуляции.

Известно ли Вам, кто такой «А.», упоминаемый Борисом Ив. в дневнике?

Мне привезли на разборку огромное количество бумаг, захваченных в каком-то республиканском поезде. Занят сейчас преимущественно этим, на собственные изыскания времени не остается. Говорят, республиканской разведкой сейчас руководит наш общий знакомец Якоби. Как играет с человеком судьба! Впрочем, только ли с ним?

Кланяйтесь супруге. Простите, что пишу редко – все время то в седле, то на колесах.

Искренне ваш – К. Байбулатов."

"Дорогой Кирилл Асгатович!

Приехал и сразу – три ваших письма! Сажусь отвечать сразу, ибо тянуть больше нельзя, вы там находите время писать, а я – в тепле, сытости, – нет. Свинство, и не спорьте со мной.

А был я, не поверите, на даче! Думал уехать на недельку, подышать воздухом, но заскучал, начал писать – и увлекся, представьте! И полтора месяца – как корова языком слизнула.

(До сих пор с ужасом вспоминаю: исход коров. Говорят, то, что видел я – ничто в сравнении с тем, что творилось на Острове; не знаю. Мне хватило на всю жизнь. Я ехал из Павловска, поезд стал: тысячи животных перетекали насыпь. Они безумно кричали. Казаки неслышно стреляли в воздух. Я так и не знаю, чем все кончилось: закрыл окно, задернул штору, укрылся с головой – и так и лежал, пока поезд не тронулся.)

Работу перепечатаю и обязательно вышлю Вам экземпляр: хочу, чтобы Вы прочли раньше, чем выйдет книга.

Меня вдруг изумил факт бездействия (Вы понимаете, что я имею в виду) как Глеба Борисовича, так и – даже в большей степени – Бориса Ив. И вот, отталкиваясь только от этого – плюс, разумеется, от собственных знаний проблемы – я пустился в размышления. Очень интересная получается картина! Не радостная, но и не безнадежная, пожалуй. И в ходе этого процесса я неожиданно для себя проникся к нашим героям огромным уважением – и сочувствием. Владеть тайной – и не иметь возможности раскрыть ее никому! – и не потому, что последует наказание либо что-то подобное, а потому, что тайна, будучи изложенной и раскрытой, вдруг обязательно распахнет еще одну потайную дверцу, а там!.. И еще – огромный соблазн поверить в себя. Поверить в то, что вот, наконец, дошел до конца познания и хотя бы в этом сравнялся с богами. И тут спасти может либо полнейшая природная тупость, либо – такая концентрация воли, что и представить невозможно. И опять же – без малейшей надежды разделить с кем-нибудь ответственность и ношу.