Транквилиум - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Лазарчук cтр.№ 10

Часы тихо зажужжали, а потом мягко и вкрадчиво стали отсчитывать удары: первый… второй… третий… четвертый.

– Еще час до чая, – услышала Светлана свой приглушенный голос. – Не прогуляться ли нам хотя бы по двору?

И тут грянул дверной колокольчик, а потом кто-то нетерпеливо забарабанил в дверь. Глеб вздрогнул и перестал улыбаться. Светлана шагнула к окну, приподняла штору.

– О, это же Олив! – воскликнула она. – Это Олив, и сейчас тут будет шумно. Глеб, не старайтесь принимать ее слишком всерьез.

Олив, которой в наследство от последнего мужа досталась странная фамилия Нолан, племянница Лоуэлла, не походила ни на кого – и тем была знаменита. В свои двадцать шесть она успела четырежды побывать замужем, носила яркие платья, фасоны которых придумывала сама – и всегда угадывала моду будущего сезона; любые деньги в ее руках вели себя странно – исчезали или умножались: так, однажды Олив четыре раза подряд сорвала банк в рулетку, оставив казино на целый вечер без денег и став богаче на четыреста тысяч фунтов; этого ей хватило ровно на полтора месяца. Никто толком не знал, на что она живет; по ее словам – на выигрыши в тотализаторе. В это было легко поверить. О ней сплетничали: что она пьет наравне с мужчинами, что перепробовала все известные наркотики, что участвовала в скандальных спиритических сеансах доктора Файрбразера, позировала голой мастеру Тиму Лофтону, играла в театре «Любовное поветрие» в Эннансиэйшн, была в плену у пиратов и бежала оттуда, соблазнив троих своих охранников, на пари пешком пересекла Остров от Порт-Элизабета до Кассивелауна, была абсолютно независима как в суждениях, так и в лексике, называя предметы своими именами с непосредственностью пейзанки… короче, ничем не напоминала своего тихого, малозаметного и мягкотелого дядюшку.

И наверное, одна только Светлана чувствовала в ней скопившуюся, как запах дешевого табака, усталость – и глубокую, неявную несчастность. А Олив в ответ чувствовала в ней родственную душу и готова была сделать многое, чтобы хотя бы вот эта штакетина с потрясающей гривой и странными глазами не превратилась через десяток лет в усталое чудовище, скучающее посреди жизни…

Она влетела, а с ней влетел и заклубился городской шум, запах, блик. Олив была в мягком, тонкой бежевой шерсти, наряде: блузе с овальным воротником, подхваченной на тонкой талии широким коричневым поясом, и просторных, сужающихся вниз брюках с пуговками на икрах. Тисненой кожи полусапожки завершали ансамбль.

– Так! – сказала она, влетая. – И где тут моя сердечная подруга, дай я поздороваюсь с тобой! – и, целуя, шепнула на ухо: – А он ничего, симпатичный…

– Ой, что ты… – испугалась Светлана.

– Упустишь – будешь дура, – строго сказала Олив. – Вас я знаю, хоть и заочно, – она шагнула к Глебу и протянула руку для поцелуя. – Я видела Кита Вильямса, и он сказал, что есть такой прекрасный парень по имени Глеб Марин. Я рванула в дом лорда, а там уже хозяйничает Красный Крест. Тогда я – сюда. Не каждый день выпадает знакомство с настоящим героем.

– Вы что-то путаете, – сказал Глеб. – Настоящие герои – моряки с канонерки. А я ничего не сделал…

– Те – да. Но с ними уже не познакомишься… Похороны завтра.

– Что?!

– Вы не знали? О, это было ужасно… Канонерка зацепилась за бакен и стала вокруг него ходить, и когда поднялись на борт, оказалось – там все мертвые! Кит – это он и поднимался – сказал, что комендоров убило взрывами, капитан умер от ран, а те, которые были в машине, задохнулись от дыма. Не смогли выйти – заклинило дверь…

– Боже… – прошептала Светлана. – Им кричали «ура», а они там умирали, умирали… – она отвернулась.

– Да, дорогая, – Олив положила ей руку на плечо. – Конечно, это ужасно. Все – ужасно. На каждом шагу… Найдется в этом доме глоток бренди для усталой женщины?

– Найдется… Только давайте поднимемся в гостиную, что мы тут…

Наверху расселись в плетеных легких креслах вокруг темного, инкрустированного костью низкого столика, и старый Гарри, лакей Лоуэлла, знавший Олив с пеленок, принес бутылку «Эвридик», бокалы, налил: на треть Олив и Глебу, на полпальца – Светлане. К вину были поданы ягоды лианы и ломтики мармеладных груш.

– За героев, – подняла бокал Олив. – Мертвым – пухом земля, живым – слава и женщины. До дна.

– Земля им пухом, – повторил Глеб и выпил.

Сейчас он влюбится в Олив, подумала Светлана, глядя на них через бокал. Это неизбежно. Это рок всех мужчин, подошедших к ней ближе чем на семь футов. Может быть, оно и к лучшему… потому что Олив свободна, а я… Ой, а о чем это я думаю? – фальшиво спросила она сама себя – и устыдилась фальши. Нравится он мне, вот и все, и что теперь? Красивый, смелый, воспитанный… нравится. Да только что с того? Я жена Сайруса, и буду ему верна… пока он со мной не разведется. То есть еще год я буду ему верна. Ну не глупость ли? Боже, я даже не пригубила, а мысли у меня уже пьяные. Что будет, если захмелею? Полезу отбивать его у Олив? Смешно…

– Народ! – сказала Олив, сама разливая по второму кругу. – А не прошвырнуться ли нам верхами, черт возьми? Я вообще не понимаю, как это у вас получается сидеть дома. Меня всю трясет… У дядюшки Ло есть совсем неплохие лошадки.

– Это стоящая идея, – сказал Глеб. – Но без оружия…

– Почему же без оружия? Арсенал дядюшки Ло ничуть не хуже его конюшен. Гарри, дядюшка не спит? Проводи меня к нему…

Она исчезла. Светлана взглянула на Глеба. Вид у него был и вправду слегка-ошарашенный.

Она хорошая, подумала Светлана отчетливо, но если он… если она… они… Я тогда не знаю, что сделаю…

– Что? – спросил Глеб. – Светлана Борисовна, вы что-то сказали?

Она покачала головой.

Двигались легкой рысью. На Светлане был костюм для выездки, Олив осталась в прежнем, а Глеб в последний момент решился: в последнюю минуту сменил школьную курточку на чью-то потертую кожаную охотничью, предложенную ему Гарри. В ней было жарко, но он терпел. Один револьвер «сэберт», пятидесятого калибра, с картонными картечными патронами в барабане, покоился в кобуре на боку; второй, «сэберт» же, но с удлиненным пятидюймовым стволом и пулевыми патронами, был заткнут за пояс. Осторожнее с этим, ткнула в него пальцем Олив, случайный выстрел – и сто женщин на всю жизнь останутся несчастными… У него не хватило сил не покраснеть.

Сначала он ехал на полкорпуса сзади и со стороны тротуара, как и подобает телохранителю, но потом дамы со смехом затащили его в середину, и вдруг – стало легче. Даже совсем легко. Оказалось, можно непринужденно смеяться, и шутить, и рассказывать разные истории из школьной жизни – благо их накопилось достаточно. Не забывая, разумеется, оглядываться по сторонам… Впрочем, шутки сегодня не получались. Не получались вот, и все тут.

А город отходил после встряски. Кажется, прохожих было больше, чем всегда, и больше, чем обычно, было какой-то неправильной, обманной веселости. Будто мальчишка, получивший оплеуху, отскакивает и кричит, хохоча: не больно, не больно, не больно! Размазывая кровь и слезы… Дважды попадались группы уличных акробатов, на углу у памятника Розену маленькая толпа пела что-то по листочкам; по Рипаблик-лэйн проезд был ограничен, рухнул фасад древнего дома Морского купеческого собрания, и Олив увлекла всех на набережную, где в обычные дни появляться верховым было не то чтобы запрещено – не принято. Но сегодня, разумеется, был не вполне обычный день. На набережной разрушения были огромны. Несколько домов сгорели дотла, деревянное здание таможенного суда нелепо покосилось, и от него старались держаться подальше. Публики было неимоверное количество. Газон перед Оперным театром превратился в подобие свалки вещей: сюда стаскивали все, что уцелело в развалинах. Здесь же монахини и послушницы из православного монастыря собирали пожертвования в пользу лишившихся крова. Леди Светлана опустила в подставленную кружку портмоне, даже не открывая его. Олив сняла с пальца перстень, а Глеб, стиснув от стыда зубы, выудил из кармана три соверена – ровно половину своего состояния – и подал чернобровой девочке в белом глухом платке. «Дзякую, панове», – сказала девочка. У нее были яркие пухлые губы. Такой-то что в монастыре делать, сердито подумал Глеб, глупость какая…