Том, Филипп, София и я долго переглядываемся. По крайней мере, это объясняет, как Николетта вчера вечером оказалась в замке раньше меня.
Себастиан отправляется куда-то в сторону кухни, София и Том следуют за ним.
Филипп скрещивает руки на груди.
— Я остаюсь при своем мнении: с нами что-то затевают, — говорит он и подходит ко мне ближе, опускается рядом на колени. — Как твоя нога?
Он так заботливо спрашивает, что я растрогана.
— Уже лучше, — отвечаю я и чувствую, насколько вымоталась, а мне нужно быть бодрой, оставаться начеку. Филипп прав, исчезновение Николетты и Беккера кажется странным, и я опасаюсь, что это не игра. Филипп все еще стоит передо мной на коленях, но теперь смотрит не на меня, а наверх. Что-то его гнетет.
— Что случилось? — спрашиваю я его.
— Мне очень жаль, что так вышло с твоей лодыжкой.
— Это был несчастный случай.
— Меня самого пугает, когда я так выхожу из себя от злости. — Теперь он смотрит мне в глаза, вид у него очень печальный. — Знаешь, когда я увидел те детские могилы, это было словно предостережение. Хотел бы я иметь сестру.
Что за странная формулировка? Но я молчу, не перебиваю.
— Моя мать все время нарывается на таких, как мой отец. Они мгновенно могут взбеситься и обычно любят подраться. Им безразлично, в каком положении женщина. — Он вздыхает, кажется, что он уже сожалеет, что открыл рот, но я этому только рада.
— Мне очень жаль, что у вас так все вышло. Но я не думаю, что ты должен так переживать из-за этого. Ты не такой, как отец.
В этот момент Том и София вносят большое блюдо с дымящейся лазаньей. Филипп прикладывает палец к губам, я понимаю, что он не хочет говорить на эту тему при остальных.
Том падает на стул возле меня.
— Для кого делать покупки? — Он фыркает. — Ты прав, Филипп. Я заглянул в холодильник. Чего там только нет! Около сотни колбасок и еще столько же яиц, гора сливочного масла, йогуртов и молока — хоть залейся. Клецки, и вареники, и еще черт знает что. Словно мы здесь должны пережить долгую осаду.
Филипп как раз собирается что-то ответить, но тут появляется Себастиан с кувшином воды. Я спрашиваю его, зачем он сказал, что Беккер и Николетта отправились за покупками, если холодильник забит всякой всячиной.
Себастиан лишь пожимает плечами:
— Честно сказать, я и сам не знаю, куда эта парочка запропастилась. Беккер мог бы позаботиться о твоей лодыжке, он ведь врач. Впрочем, я не понимаю, почему бы вам просто не насладиться свободным вечером. Ведь завтра вас ждут новые испытания.
Это звучит просто смешно и даже не похоже на отговорку. Я переглядываюсь с остальными, но все лишь пожимают плечами. Мы так вымотались из-за дневных переживаний, что сейчас просто хотим поужинать — наброситься на лазанью. Едим молча. После того как мы наконец наелись, София предпринимает последнюю попытку.
— Разве ты не можешь позвонить Беккеру? — спрашивает она Себастиана.
— Ну, конечно, — отвечает тот очень резко. — Пусть эти двое будут моей заботой.
Теперь я уверена. Мы все незаметно киваем друг другу. Здесь точно разыгрывается один из психологических спектаклей, которые должны сплотить нашу группу. Но, кажется, Себастиан и сам не до конца понимает, в чем фишка. Вдруг это и для него тест? Я бы все же не доверяла Беккеру так безоглядно.
Когда мы заканчиваем ужинать, Себастиан предлагает остальным перенести мою кровать в бальный зал, чтобы было не так далеко спускаться к душевым.
Я хромаю к двери, опираясь на его руку, и понимаю, что совсем выбилась из сил. В конце концов, Себастиан подхватывает меня на руки. Я так удивлена, что даже не успеваю возразить. Он несет меня наверх и очень осторожно усаживает рядом с ужасными картинами, написанными маслом. Он такой дружелюбный и такой заботливый, что я совершенно сбита с толку. Как такое поведение может сочетаться с обвинением в изнасиловании? Это же просто невозможно! А что, если статья поддельная?
Постель уже подготовлена, мальчики, наверное, снова спустились вниз, к Софии.
Я сижу с Себастианом, мне бы хотелось его о многом расспросить. Но если статью исключить, то остаются ситуации с церковной книгой и камерой. Сначала о камере. Сегодня во второй половине дня в часовне я была очень взволнована и совершенно забыла об этом. Мне интересно, почему он запер меня в камере и правда ли, что я прочитала о нем в статье. Хоть мне и не верится, что Беккер мог оставить нас одних с мерзким преступником в Богом забытом замке… Или все же нет? Как бы там ни было, а ответственность он за нас несет. Доктор Грюнбайн и родители остальных подростков поднимут шумиху, если что-нибудь случится. Но как спросить Себастиана об этом, не обидев его? Я рассматриваю его красивое лицо, а он в это время приносит мне фонарик и книгу для духовного чтения. Я прихожу к выводу, что безболезненно задать подобные вопросы не получится. Я должна говорить в лоб. Но сначала я задаю вопрос о камере.
Он улыбается и закладывает прядь волос мне за ухо.
— А как ты думаешь? — спрашивает он.
Я огорчена, издаю громкий и нервный стон.
— Николетта хотела, чтобы я тебе преподал урок, потому что ты отправилась в запрещенное северное крыло.
Не верю ни единому слову. Почему же никто об этом не сказал, когда мы завтракали после той кровавой купели? Беккер и Николетта вели себя так, словно решение было исключительно на совести Себастиана. После этой первой лжи я многого не жду от разговора, но все равно спрашиваю: сидел ли он когда-нибудь в тюрьме и почему. С нетерпением жду следующей лжи. Очевидно, он совершенно не ожидал такого вопроса, он растерян и садится рядом со мной на постель, берет меня за руку.
— Я не представляю, откуда ты об этом узнала. Но как ты думаешь, почему я попал в тюрьму?
Я чувствую, как мои щеки наливаются краской. Он хочет знать, что мне известно.
— Ездил без водительских прав? — пытаюсь отшутиться я.
— Почти угадала. — Он улыбается и сейчас, как никогда, похож на ангела с темными локонами. Мне кажется неуместным продолжать расспросы или относиться к нему с недоверием, даже несмотря на его вранье.
«Но подумай о матери, вспомни, что ты здесь собиралась выяснить», — увещеваю я сама себя и продолжаю:
— Неуплата налогов?
Он качает головой:
— Ты меня разочаровываешь! Послушай-ка, Эмма… Совершенно все равно, что произошло, я был виновен. Сейчас хочу оставить прошлое позади, смотреть вперед.
Он поднимается и оставляет меня один на один с мыслью, что почти в точности процитировал слова моей мамы. Неужели это совпадение или намек? Не знаю, но я намереваюсь еще внимательнее слушать, когда он говорит.
После того как он выходит из комнаты, я могу наконец посвятить себя чтению книги, которая принадлежала моей прабабушке. Я радуюсь, что, отправившись на поиски церковной книги, обнаружила нечто очень личное — предмет, который принадлежал члену моей семьи. И все же мне стоит обратить внимание на церковную книгу. Я решаю, что, как только спадет отек на ноге, я снова отправлюсь в часовню. Но до этого я непременно расспрошу Тома, где поискать книгу. Может, с ее помощью я продвинусь дальше. Раскрываю книгу для духовного чтения. Нужен фонарик, хотя на улице еще не совсем темно.